Яков Кротов

НАУКА И РЕЛИГИЯ

Cм. об атеизме как предрассудке у библеиста Деревенского, 2010. Cр. Ясность и резкость.

РАЦИОНАЛИЗМ - РАЦИОНАЛЬНОМУ, БОГУ - БОГОВО

Тут удивляются - как это я, священник, посвятивший себя иррациональному и вере, щеголяю рационализмом и скепсисом. Служу высшему Авторитету и не признаю человеческих авторитетов - хоть тысяча позитивных рецензий на книгу, но, если доводы авторов рецензий мне кажутся неверными, я так и напишу.

Так вот - именно потому, что в моей жизни есть Авторитет, я не признаю земных авторитетов. Да, профессионалы бывают - но профессионал либо не будет вообще давить авторитетом, а просто помолчит, либо приведет профессиональный довод. То есть, математик не будет кричать, что я не математик и поэтому не понимаю, что дважды два четыре, а объяснит, почему дважды два четыре. Бор и уборщица! Уборщица и Бор!!

Именно потому, что я знаю настоящее иррациональное, я отвергаю апелляции к фальшивому иррациональному. Именно потому, что я верую, что Бог пришёл в мир и Мария родила Его, я не верю, что, если упадет нож, в гости придет мужчина, а если ложка - женщина. Именно потому, что я верую, я скептичен - только та вера верная, которая пощупала Бога на зуб и убедилась, что Он - Бог, а не абракадабра.

В принципе, я не нуждаюсь в доказательствах бытия Божия, в подкреплении веры. Но на деле, когда я сталкиваюсь с иррационализмом секулярных людей, с суевериями прожженных скептиков, - а в России, в отличие от Запада, большинство скептиков отнюдь не анатольфрансы, а просто невежды и конформисты, я сталкиваюсь с таким гнилым скепсисом очень часто - и эти мимолетные встречи меня очень подбадривают. Напоминают, что глупость, иррационализм и конформизм - не особенность веры, а общечеловеческие пороки.

Вместе тесно, врозь скучно: наука и религия

Одна из разновидностей агрессии на религиозной почве - клерикализм.

Клерикализм паразитирует на одном из первых и одном из самых грандиозных открытий человечества - разделении труда. Конечно, клерикализм - лишь одна из разновидностей этого паразитизма. Подобен клерикалу и политикан, который говорит: "Одни рождены править, другие управлять". Иногда даже точную цифру называют - 15%. Якобы вот 15% населения имеют способности к лидерству, к предпринимательству, а другие не имеют. Так запретим (или обставим неисполнимыми предписаниями) торговлю с рук на улицах, мелкие религиозные движения ("секты") и т.п. Каждый да будет приписан к определённой большой ("традиционной") религии, к определённой и обязательно большой партии, да ходит по месту жительства в определённую церковь и не менее определённый магазин. Конкуренция - от сатаны, а свобода и творчество, когда человек вообще без посредников и комиссаров живёт - это сам сатана.

Кстати, такое и в бизнесе, в том числе, в капиталистическом. Когда якобы противостоят коммунистическим комиссарам, паразитирующим на "простых работягах" - фермерах, изобретателях, торговцах. А на самом деле взбухает прослойка комиссаров от капитализма, ничем не лучше, так же паразитирующих, подавляющих конкуренцию. В общем, тех псевдо-менеджеров, которых саркастически описал Господь Иисус Христос, вложив в их уста бессмертное "копать не могу, просить стыжусь". А вот получить 20 миллионов за полтора года руководства конторой - руководства, закончившегося банкротством конторы - это запросто!

Конечно, наибольшее количество комиссаров - не в бизнесе и не в науке, а в религии. К счастью, благодаря секуляризации, тут возможностей много меньше. Где секуляризации нет - как в России - там, конечно, ой. Когда диктатура юзает религию, ассигнования так и летят, а значит, всё больше потенциальных комиссаров подпрыгивают за этими ассигнованиями. И каждый подпрыгивающий говорит: "Смотрите, я летаю! Я - из тех, кого Бог предопределил учить религии!! Особый дар подал!!! Прииидите, чада, послушайте мене - вот только сейчас от Владимвладимыча приеду в бронированном мерседесе с охранниками".

Так что ж - нью-эйдж? Каждый сам себе да печёт пироги, тачает сапоги и конструирует религию? Истина не подлежит регуляцию сверху, следовательно, да здравствует анархия?

Тут и приходит на помощь наука - не как служанка религии, но как её аналог. Да, в науке, особенно в современной организованной науке, масса бюрократии. Понятно, что завхоз лаборатории Ферми не должен строить из себя Эйнштейна, понятно и то, что - будет строить. Невольно, просто потому, что у него какая-то власть есть. Строить, разумеется, будет не Эйнштейна-мыслителя, а Эйнштейна - распорядителя. Эйнштейн распорядителем не был, но завхоз же всё понимает в меру своей хозяйственности.

Кольми паче подобное происходит в науке российской, в науке, рождённой отнюдь не снизу учёными, а сверху, в порядке экспорта с Запада полезной для военного ведомства структуры. Тут комиссаров-клерикалов от науки множество, множество и шарлатанов - на одного борца с лжеунаукой по дюжине. А что делать, если деньги идут от деспотизма? Так и в госрелигии терпят и шарлатанов, и коррупционеров, и распутников - если, конечно, они вышестоящие или от вышестоящих.

Волков бояться - в лес не ходить. Антихристов бояться - Христа не видать. Извращения извращениями, но что извращается-то? Истину не хранят в сундуке у президента академии наук или патриарха, но истину и в свой сундучок не запихнёшь. Можно искать истину в одиночку, и нужно в лесу сходить с тропинок и идти там, где не ступала нога бюрократа и копыто клерикала, но ведь можно и заблудиться? А можно и того хуже - объединиться с заблудившимися и блудить совместно? Случается шитнаука, случается шитрелигия. Не всегда по злой воле. Как в науке - плохо вымытая пробирка может погубить душу экспериментатора, если он не предъявит свой эксперимент на суд окружающих. Окружающие, ведь, не из сапожников будут при этом выбираться? А по какому признаку? Как не ошибиться?

А никак! Можно ошибиться, и очень крепко ошибиться, и никакие внешние гарантии ничего не гарантируют. Научная лаборатория может выродиться в притон интеллектуального разврата, Церковь может стать вратами ада и начать теснить истинную Церковь. Такая уж вот эта буква "Ц" - сейчас большая, а чуть возгордится, что она большая, и сразу становится поменьше, ещё поменьше, и уже глядь - велика Федура, да дура. И хорошо, если только дура, а не сволочь.

Нехорошо человеку быть одному, как заметил Бог, глядя на Адама (если бы Он глядел на Еву, Он бы не успел этого сказать - она бы первая Ему это сформулировала и в довольно резкой форме). Быть в казарме, в толпе, в коллективе - ничуть не лучше. Остаётся среднее, которое нужно терпеливо строить, выращивать, пропалывать, поливать, что называется "соборность", "командный дух", "республика учёных" и т.п. В общем, как демократия - и хлопотно, и неэстетично, но лучше ничего нет. Да и не надо, на самом деле, ведь, если освоить, - очень весело и человечно.

*

Была в ХХ веке традиция называть укрепленные линии разными именами - "линия Мажино", "линия Маннергейма". Тогда же верующие устроили такую линию обороны против неверующих, что её впору было назвать "линия Бога". Есть Бог! ЕстьБог!! Естьбог, естьбог, естьбог!!! Давно уже пора остановиться и держать оборону по другой линии: есть человек! Потому что в чём смысл веровать, что Бог стал человеком, если одновременно мы как бы знаем, что человек - условное и не слишком научное обозначение одного из видов приматов, что никакого качественного отличия человека от прочих прямоходящих нет, - ну, кроме разве что, того, что человек способен прямо ходить по кривым дорожкам и пресмыкаться перед такими пресмыкающимися, которые Бюффону в страшном сне не приснились бы. А ведь наука лишь на свой лад повторяет то, что веками твердили проповедники: человек - единственный источник бесчеловечности в мире. Нет никакой "человеческой истории", лишь история бесчеловечности, вполне подобная истории межвидовой и внутривидовой конкуренции у разных прочих белковых тел.

Линия обороны человека проходит по таким вопросам, как допустимость абортов, эвтаназии, самоубийства. Всё это вопросы, связанные с определением того, что такое человек. И христианин не говорит: "О, я знаю! И поэтому аборты недопустимы!!!" Мы говорим: "Я знаю, что я ничего не знаю ни о Боге, ни о человеке. Не могу определить ни Одного, ни одного из миллиардов. И поскольку не могу, постольку - против абортов, самоубийств и эвтаназии. Запрещать не буду, а в голос вопить "не надо" - буду! Потому что не знаем! Что такое боль и нищета - знаем, а что такое небытие - нет".

Учёные говорят: "Я знаю!" Они думают, что, проведя параллель между человеком и животным, определили человека. Но сам-то учёный, проводя параллель, остаётся человеком, а не превращается в животное, которое параллелей не проводит. Параллели чудесные, но параллели и в биологии не пересекаются, как ни гни.

Современные учёные забывают, что наука - игра. Как всякая игра, она покоится на нескольких совершенно произвольных допущениях. Наука покоится на негативном допущении, что у человеческой жизни нет смысла. Расти же науки помогает второе, позитивное допущение - что в природе есть смысл, что вообще есть "природа", "законы природы", что повторяемость не случайна, а осмысленна. Только ведь в реальности всё наоборот - что человек имеет смысл, это самоочевидно, это простейший факт, обнаруживаемый в лаборатории, где проходит великий эксперимент - жизнь человеческая. Этот факт каждый наблюдает изнутри и, если не совсем на своём пупе помешался, извне - в жизни окружающих людей. А вот "законы природы" - такая же мечта, как единая теория поля, и чем дальше наука научничает, тем меньше законности в природе. Зато жизни больше!

Глупость смерти

Попытаюсь почетче выразить мысль о глупости смерти (болезни, зла). Тут довольно болезненное столкновение науки и веры - настоящее противоречие, а не выдуманное, как в случае с эволюцией. С точки зрения биолога нет смерти и жизни. Есть экологические системы, для равновесного существования которых - включая в "равновесие" и развитие - необходимы смена поколений, разнообразные вариации, включая болезни, пробы и ошибки. 

Биолог вполне искренне восхищается разлагающимся трупом - это ведь разложение одного и зарождение тысяч других. Прах Цезаря, вопреки Шекспиру, не столько в пробке, сколько в телах сотнях англичан, французов и китайцев (а что, это ведь суеверие, что прах лежит - ничегошеньки он не лежит, он порхает дай Бог всякому). 

Что же, желание воскресения - вздор и глюк чрезмерно расфантазировавшегося разума? Породила природа себе на голову субъекта, способного подорвать смерть - условие функционирования природы?

Так между прочим, желание воскреснуть - вовсе не суть веры или религии, да и духовной жизни вообще. Страх смерти в человеке сильно преувеличен. Жажда жизни - это есть, этого преувеличить невозможно, но между желанием жизни и нежеланием смерти такая же разница как между желанием сыграть в футбол и нежеланием смотреть футбол. Иисус очень мало говорит о победе над смертью и очень много - о даровании жизни вечной. Может быть, в акценте на победе над смертью больше проявляется сердечная недостаточность средневекового христианства чем в разных его бесчеловечностях. "Поправ" ничто в сравнении с "даровав". 

Достаточно легко представить религиозность, которая не озабочивается бессмертием и воскресением, радуется разложению трупов и приветливо поедает личинок, откушавших плоти предка. Собственно, религия Авраама, Исаака и прочих именно такая. Только у Екклесиаста намечаются какие-то нотки недовольства. Иов же потому и мучается, что никакого четвертого акта не предвидится, все нужно получить по эту сторону могилки.

Екклесиаст написан не в какое абы время, а в то же время, когда у греков начинается наука. Обычно делают акцент на то, что это эпоха религиозного прорыва, но и прорыв к науке был, не только к Богу. Ведь общий знаменатель у религии и науки один - личность. И вот похоже, что чем более человек сознает себя как безусловную личность, свободную от семьи, государства, космоса, тем более он сознает мир как условность. Тут и рождается то, что можно назвать наукой второй порядка. 

Наука первого порядка похожа на бухгалтера. Вот деньги, надо их учесть и выдать согласно зарплатной ведомости. Наука второго порядка похожа на директора Центробанка, перед глазами которого маячат иные миры, идеже несть ведомостей и бухгалтеров, а есть удивительные хитросплетения мировых рынков, высоких политических расчетов и экономические откровения, среди которых нужно уметь различить исходящие от Бога и исходящие от дьявола, сиречь точные и неточные, приблизительные. 

Есть геометрия Эвклида, есть геометрия Лобачевского. Есть биология Линнея, есть биология Шардена и Мечникова. В первой - бухгалтерия, не имеющая печатного станка, во второй - печатный станок есть, но может и не быть, тут вообще все зыбко и виртуально. Вот в этой второй биологии - не в религии, заметим! - воскресение и бессмертие совершенно возможны и даже необходимы, логичны. Так что конфликт не между биологией и религией, а между двумя биологиями и двумя религиозностями. И в этом конфликте человек, скажем еще раз, вообще-то на стороне смерти. Да, глупое явление. Умирать - особенно героически - нелепо и вздорно, человек для этого не приспособлен, как и для болезни. Но до чего ж полезное в хозяйстве явление! Приструнить кого, прибить, уничтожить - и проблема решена. Даже ложь и насилие не так полезны как смерть!! Другое дело, что хозяйство штука не бесспорная, как и само гордое слово "хозяин". Но это уже не столько биология, сколько теология и, в любом случае, совсем другая история...

НАУКА, БОГ, СМЫСЛ

С древности указанием на бытие Бога считалась осмысленность мира. Человек нуждается в смысле, сама эта нужда указывает на то, что человек не вполне обычное существо. Человек видит в мире смысл. Научное мышление постоянно борется с идеей смысла, хотя учёный как человек тоже нуждается в смысле. Он отказывает себе справлять эту нужду, вытравляет в себе человеческое, пытается устранить человеческое из познания. Подлинно знание, которое ищет не смысл, а реальность.

Существование в мире смысла воспринимается человеком как объективный факт. Часто осмысленность мира сравнивают с отпечатком ноги на песке. Как Робинзон Крузо, увидев такой отпечаток, понял, что на острове есть другой человек, так разум, видя осмысленность мира, понимает, что у мира есть Творец.

Смысл науки в разоблачении иллюзии о смысле мира. С древности людей почитали как отпечаток ноги великана (или Богородицы, или кого ещё) углубления в камнях. Наука показала, что это вовсе не отпечатки человеческих ног. Точно так же наука доказала, что осмысленность мира – как правило, иллюзия, иногда – грубая ошибка.

Означает ли это, что наука доказала небытие Бога или, самое меньшее, отсутствие указаний на Бога? Конечно, нет. Существование псевдо-отпечатков не означает, что не существует настоящих отпечатков, настоящих ступней и прилагаемых к ним людей. Если сто сумасшедших считают себя перевоплощениями знаменитого певца, это не означает, что знаменитого певца не было. Другое дело, что «знаменитый» – не всегда «реальный». Не существовали знаменитые сионские мудрецы. Что не исключает существования сионских глупцов. Бывает дым без огня.

Отсутствие смысла беспокоит человека больше, чем присутствие смысла – радует. Особенно современного человека, человека-личность, человека-Робинзона. Человек видит других людей, но не видит отпечатков их ног на песке своей души. Именно поэтому современный человек более всего любит Экклесиаста и Иова, вычитывая из них протест против бессмыслицы мира, протест, обращённый к Творцу. Как можно сотворить нечто бессмысленное? Если «творение», то уже должен быть «смысл».

Для современного человека указанием на бытие Божие является не наличие в мире смысла, а наличие в мира антисмысла. Ведь «бессмысленно» – вовсе не аскетическое усилие учёного воздержаться от внесения смысла в наблюдаемое. «Бессмысленно» есть антисмысл. В конце концов, и отпечаток ступни на песке – антиступня. Где у ступни выпукло, у отпечатка вдавлено. Хорошо известна оптическая иллюзия: игра светотеней такова, что без стороннего ориентира глазу трудно решить, имеет ли он дело с ямой или с горой. Мир не просто лишён смысла, мир наполнен отрицанием смысла, и наука здесь – активнейший производитель антисмысла. Высшее зло – это страдание и боль, не просто не имеющие смысла, но разрушающие осмысленность жизни там, где осмысленность должна быть. Поэтому Освенцим – большее зло, чем землетрясение.

Бог, к Которому обращаются претензии, более реален, чем Бог, Которому возносятся хвалы. Старый мудрый совет: смотреть на человека, когда он сердится, а не когда он счастлив. Влюблённость в Бога – замечательно, но ведь любовь это не влюблённость. Любовь – это и умение прощать. Дурную услугу делают Богу те, кто – подобно друзьям Иова – пытаются в принципе отвести все претензии к Богу и дать на теодицею простой и глупый ответ: «Сами виноваты!» Да, сами виноваты, конечно, но и эта самовиноватость – причина обратиться с претензией к Богу. Если, конечно, Он реальность, а не риторика.

Наука, разумеется, отрицает и бессмысленность мира. Если агностик отрицает возможность судить о наличии или отсутствии смысла, то учёный отрицает саму постановку вопроса о смысле. Смысл только кажется одним из вариантов причинно-следственных отношений, «если-то». На самом деле, смысл так же не есть причинность, как любовь не есть секс. Связь есть, часто есть совпадение – но совпадение всегда частичное и не затрагивающее сути. Беспричинное может иметь смысл. Смысл вносится, и не обнаруживается – поэтому наука против смысла, как и против Бога. Весь смысл науки в противостоянии попыткам объективировать смысл (или бессмысленность), «доказать» смысл или «доказать» Бога. Наука есть последовательное разоблачение иллюзорных представлений о смысле и о Боге, за что ей поясной поклон – а земной поклон, разумеется, Богу. Тому Богу, Который есть единственный Смысл, а не совокупность мелких идолов смыслов.

СУЩЕСТВУЕТ ЛИ ЭЙНШТЕЙН - АПОЛОГЕТ РЕЛИГИИ?

Среди анонимной христианской апологетики есть "юмореска", диалог студента с профессором. Студент, якобы, сам Эйнштейн. Реальный Эйнштейн, конечно, был поумнее. Тем не менее, сама примитивность юморески позволяет почувствовать, насколько непрост Бог.

Профессор вдруг начинает доказывать студентам, что Бога нет. Нормальные учёные в наше время ничего такого не доказывают, а требуют, чтобы им доказали, что Бог есть. Иначе можно далеко зайти - что и наглядно показывают остряки-учёные, которые заявляют, что веруют в то, что мир это спагетти, сваренные неким Поваром, и требуют разрешить им ходить по улицам с дуршлагом и макаронами на ушах.

Разумеется, доказать, что мир - не макароны, невозможно, и запрещать вешать макароны на уши не следует (если уши - свои).

"Профессор" приводит два самых глупых, самых детских доказательства небытия Божия: во-первых, Бога никто не видел, во-вторых, Бог, как его рисует христианство, одновременно благ и всемогущ, но если Он всемогущ, то несёт ответственность и за зло, что противоречит Его благости.

На что баптист из провинциального американского колледжа (думается, таково происхождение юморески) от имени Эйнштейна возвещает, что мозг профессора тоже невидим, что же до зла - то его попросту нет, есть отсутствие добра. Если зла не существует, не существует и проблемы ответственности Бога за зло.

Считать, что Бог невидим как мозг в черепной коробке, - это язычество, идолопоклонство. Бог, оказывается, вполне материален, только Он замаскирован всякими препятствиями. Типичный материализм под маской религии.

Бог невидим абсолютно. Человек, самое большее, может себе представить невидимость относительную - например, абстрактные идеи невидимы, мысли невидимы. Бога не только невидим, Бог ещё и непредставим. Мозг представить можно, Бога - нельзя (это в теологии обычно именуется "непознаваемостью Бога").

Вера не есть дар видеть невидимое. Вера не есть дополнительное чувство, ещё одна эмоция (хотя вера придаёт религиозное измерение всем человеческим чувствам). Вера есть вера. Не более, но и не менее. Вера есть принципиально недоказуемое знание - вот почему все разговоры о чудесах немножко кощунственны, ведь чудо невольно воспринимается как доказательство веры, а чудо - как подчёркивал Иисус - есть проявление веры.

Что до зла как отсутствия добра, это милая философская концепция, но доброму христианину полезно помнить, что Иисус на кресте страдал не из-за отсутствия добра. Предательство Иуды - не просто от нехватки веры. Студент сравнил зло с холодом, которое можно считать лишь нехваткой тепла. Что ж, это лишь изменяет словесную оболочку вопроса: какой же Бог сант-техник, если у Него образовалась нехватка тепла?! Много есть в христианстве ответов на вопрос об ответственности Бога за зло, но заявление, что зла не существует, - вообще не ответ. Так, отмазка - до первого заболевшего зуба. Проблема в том, что ответ на вопрос об ответственности Бога непременно содержит в себе слово "свобода" - и вот этого слова слишком многие верующие (увы, не только баптисты) не просто не знают, но и на дух не переносят. И дух этот - нечистый.

РЕЛИГИЯ ПРОТИВ НАУКИ И ВЕРЫ

Религия не любит науку, как религия не любит веру. Религия есть корсет, а корсет не может любить человека, который корсет надевает, зашнуровывает, лишает его (корсет) свободы, делает его средством. Корсет же хочет быть хозяином.

Религия паразитирует на науке, как религия паразитирует на вере. Религия, паразитирующая на вере, называется ханжеством и фарисейством. Религия, паразитирующая на науке, называется книжничеством. Это знание мёртвое и омертвляющее. В течение большей части истории человечества в познании Творца преобладало обрядоверие, в познании творения преобладало книжничество. Общее одно: познание подменяется зазубриванием.

Оборотная сторона книжнической, начётнической культуры: "свободные искусства" презирают, ибо, как выразился Сенека, "эти вещи нужно не всё время учить, а однажды выучить" (Луц. 88, 2). То, что сегодня есть именно самое бесконечное, самое творческое, в эпоху Христа было самым тупиковым, анти-творческим, подстилкой для властвования. Книжническая культура никуда не ушла, она по-прежнему составляет основной массив культуры, только на этом массиве есть теперь голова. Книжническая культура собирает информацию, использует её для порабощения других или для самоутверждения, но не для диалога. Просвещение создало энциклопедию как прообраз интернета, прото-компьютерную базу данных, облегчающую исследование и коммуникацию. Книжничество крадёт форму энциклопедии - в России Ненового Средневековье и католики бросились издавать энциклопедию, и православные - но смысл этих энциклопедий омертвить знание, кастрировать, обезвредить. Отрезается всё, что может побеспокоить иерархию, и остаётся даже не вобла, а скелет воблы, тогда как настоящая энциклопедия есть живая и довольно зубастая рыба. Отсюда то разочарование (фрустрация), которая не раз наступала после периодов "религиозного возрождения", если возрождение росло только вширь - собирались всевозможные сведения об истории Церкви, святых - и не было возможности самим жить. Шли в комнату к Богу, попадали в канцелярию церковного начальства. Эниклопедию - православную, католическую, протестантскую - издавали, после чего начинали готовить второе издание и потихонечку попивать горькую.

В древности всевозможные компендиумы были органичным, естественным жанром. В гуманистической культуре омертвение знания, собирание, к примеру, всех вариантов богородичных икон, всех житий святых, справок обо всех архиереях или монастырях, - это уже занятие, поневоле понимающее свою противоестественность. Это коллекционирование, эскапизм, который мог бы приводить к фрустрации, если бы не был результатом фрустрации, страха жизни, разочарования в свободе. И дело не только в том, что такой механический энциклопедизм не производит новых знаний. Может и производить. Человек может посвятить жизнь изучению форм церковных подсвечников и открыть, что в 1642 году (условный пример!) произошёл революционный переворот в этих формах. Но это будет не игра в бисер, цель которой открыть некоторую взаимосвязь в мире, это будет метание бисера перед собственным свинством, игра с миром в жмурки, ощупывание мира, подмена подлинных связей фиктивными. Сенека издевался над теми, кто пытается выяснить, сколько лет было Ахиллу, но это невинная забава в сравнении с попытками нарисовать стройную историю Святой Руси.

НАУКА ДОКАЗАЛА, ЧТО БОГА НЕТ

Конфликт науки и веры интересен, потому что явление это редкое. В основном наука конфликтует с ненаучностью, с псевдонаукой и с учёными. Последний конфликт самый интересный, чтобы не сказать "трагикомический". Вновь и вновь учёные начинают писать, что "наука доказала, что Бога нет". Верующие отвечают... Разные верующие отвечают разное. Некоторые отвечают, что существование верующих учёных доказывает бытие Божие. Некоторые - что существование верующих учёных доказывает, что наука ничего не доказала. Мало кто пишет, что наука и не собиралась никогда ничего о Боге доказывать. В результате перебранка учёных с верующими превращается в подобие «переписки из двух углов». Так называлась книга, составленная из текстов, которые в голодном и холодном 1920 году Гершензон с Вяч.Ивановым писали друг другу, сидя в разных углах одной комнаты. То была переписка из одной вселенной в другую, а вовсе не из углов, хотя они смиренно это так прозвали. Когда в 2007 году физики пишут, что богословие не наука, потому что наука доказала, что Бога нет, а им отвечают, что богословие – единственная настоящая наука, вот уж точно столкновение двух углов. Один тупой, другой острый.

Тупым, увы, надо признать академический угол зрения, не потому что он глупый, а потому что он вмещает в себя два острых утверждения, сумма которых превышает прямизну правды, прямизну прямого угла. Что богословие не наука – совершенно верно, это острое и точное утверждение. Если сегодня богословие претендует быть наукой, то это притворство. Сравнительно недавно – какую-нибудь тысячу лет назад – богословие заявляло, что оно выше науки. Это, кстати, вполне возможно. Но – выше, а не вровень! Богословы, которые сегодня претендуют быть учёными, получать степени через ВАК, унижают богословие. Богословский факультет в университете – современном университете, не в университете XII века, где науки в современном смысле не было вообще – такое же кощунство по отношению к святыне как продажа Святых Даров вместе с пряниками и булками.

Острым утверждением является и «наука оперирует фактами, логикой, доказательствами, но отнюдь не верой». Это утверждение показывает, что учёные не могут дать определение науки, хотя могут дать определение того, что наукой не является (как религия). Виноваты ли учёные – физики, астрономы, генетики – в том, что плохо знают определение своего предмета? Нет! Во-первых, они знают его ровно в том объёме, в каком учили при советской власти. Во-вторых, генетик не обязан понимать философию науки. Он обязан не допускать заражения биологических образцов посторонними примесями.

Острым словно кончик иглы является утверждение, будто «все достижения современной мировой науки базируются на материалистическом видении мира», что «опыт ученого делает религию совершенно несущественной». Беда этих утверждений – в их ненаучности. Это публицистика, а не философия науки.

Вот в почтенном естественно-научном журнале «Nature» появляется передовица, в которой объявляется, что человек не сотворён по образу и подобию Божию. Русский биолог Александр Марков в связи с этим сказал:

«Можем ли мы представить себе, что существо, сотворившее Вселенную, обладает таким же как у нас мышлением? То есть мышлением, опутанным такими же системами эмоциональной регуляции поведения, такими же системами восприятия и обработки сенсорной информации? Кажется крайне маловероятным, чтобы существо с таким мышлением могло сотворить Вселенную».

Нужно быть биологом, желательно – доктором наук, в идеале – специалистом международного уровня (Марков именно таков), чтобы не задуматься над тем, есть ли разница между утверждением «человек создан по образу и подобию Божию» и утверждением «Бог мыслит так же, как человек». Человек необразованный сразу скажет, что это совершенно разные тезисы. Человек с хорошим гуманитарным образованием (не обязательно богословским, просто – умеющий работать с текстами) сразу скажет, что «образ», «подобие» - термины, не имеющие к мышлению никакого отношения. Богослов, тот ещё и уточнит со знанием дела, что речь идёт вовсе не о сходстве Бога и человека, которые абсолютно разные. Библия говорит, что человек свободен и способен любить – в этом и только в этом образ и подобие Божие в человеке. Мышление тут ни при чём.

Нужно быть биологом, чтобы никогда не слышать азбучной для верующего истины: Бог неописуем и непознаваем. Все слова о Боге – творец, мастер, горшечник, отец, царь – лишь метафоры (для докторов наук отмечу, что «метафора» - это сравнение, это поэзия, в общем, всё то, что не научный термин). Видимо, если доктор наук станет академиком, он, услышав про близнецов «похожи как две капли воды», станет с жаром объяснять, что никакого сходства между двумя людьми и двумя каплями воды не существует.

Вот эта свобода быть рабом научной терминологии и есть доказательство богоподобия человека. Только существо, в котором отразилась бесконечность Творца, может сузить себя до такого трагикомического буквализма. Ни одна обезьяна на такое не способна. Ударить человека по голове до потери памяти может каждый, но только учёный может сделать вывод, что такой удар доказывает: человек есть всего лишь механизм, и память всего лишь функция этого механизма. Выяснили, что «есть отдел прифронтальной коры головного мозга, при поражении которого человек остается полностью разумным и адекватным, но у него полностью пропадает способность сопереживать другим людям и способность испытывать чувство вины». И из этого выводят, что Бога нет! Да человек может совесть потерять безо всякого повреждения мозга! Если человека застрелить, у него много каких способностей пропадёт, но разве это доказывает, что человек – не подобие Божие? Даже в том, кто застрелил, остаётся это подобие, но кто это ценит?!

В конце концов, спор идёт не о том, есть ли Бог, а о том, есть ли человек. Для учёного – нет, есть лишь обезьяна, «которая приспособилась к жизни в тесно сплоченных маленьких коллективах в условиях африканской саванны. Наше мышление – это адаптация, возникшая в ходе эволюции, для решения определенных задач. Наше мышление ориентировано на постановку цели и поиск путей ее достижения» (Марков). Базаров не умер, он бессмертен! Какая там любовь-морковь, какие там гамлеты-мамлеты. Приспособление – и точка. «И для высших приматов, и для наших предков, и для нас сегодня, самые главные задачи всегда были и остаются связанными с отношениями с себе подобными, то есть социальные задачи. В конечном счете, от этого зависит, сколько ты оставишь потомков. Если ты вожак, ты оставишь много потомков, твои гены распространятся. Если ты последний в коллективе, у тебя вообще не будет детей, и твои гены пропадут» (Марков).

Не смешно? Смешно, смешно! Это написано человеком, у которого есть «потомки», человеком, который нежно своих потомков любит, и вовсе не потому, что они определяют его место в коллективе. Это говорит человек, который посвятил себя науке не где-нибудь, а в России, то есть, заведомо обрёк себя на самую худшую судьбу в стаде. Потому что учёный – не тот, кто между исследованиями пинает суеверия, думая, что разрушает веру, а тот, кто посвятил себя познанию, ибо познание – бесконечно, в том числе, познание человека. Учёный - примат, который своим безумным для обезьяны поведением воочию показывает, что человек лишь по механизмам своим похож на обезьяну, но по тому, для какой цели эти механизмы используются человек – образ и подобие Божие. Человек – и именно учёный, даже более, чем священник - в беспричинном и математически описываемом мире – наглядно показывает, что есть нечто, не выводимое из мира и бесконечно превосходящее мир, нечто творящее, любящее, мыслящее не ради выживания стада или карьеры в стаде, а ради творчества, мысли и любви самих по себе. Это не доказательство бытия Божия, но это намёк на бытие Бога, и больше этого намёка Бог и не даст никогда, чтобы человек остался человеком, даже если этот человек – учёный.

Профессор астрономии Юр. Ефремов совершенно справедливо критиковал всевозможных лжеученых, которые и под сенью Академии наук существуют (включая Фоменко). И замечает: "Современная космология снимает проблему возникновения нашей Вселенной, утверждая, что она, как и множество других вселенных, спонтанно возникла из первичного вакуума" (Независимая газета, 25.9.2002, "Средневековье в профессорской мантии"). Совершенно ненаучное утверждение. Даже богословское! Ведь недоказуемо, что "спонтанно" - к счастью как для верующих, так и для неверующих. А уж когда Ефремов далее утверждает, что - кто знает - "не была ли и наша Вселенная создана в лаборатории древней сверхмогучей цивилизации", не создадут ли и ученые какую-нибудь вселенную, остается пожалеть о тех временах, когда ученые обладали более широким кругозором - не в смысле "веровали", а в смысле - умели вовремя остановиться. Ой - парадокс, но ведь верно: дальше горизонта видит человек, который не пытается заглянуть за горизонт.

Как утомленный путник радуется нежной фиалке на долгом пути, так радуется душа слову правды о том безобразии, которое в последние годы выдается за науку, причем учеными. Человек, справедливо составивший себе репутацию кропотливой работой в одной сфере (например, в математике), получивший за математику академику, вдруг начинает именно как академик говорить об истории, о том, к примеру, что Христос жил в одиннадцатом веке. Теоретически возмездие неминуемо. Если человек, заработавший деньги на торговле картинами, вдруг переключится на операции с алюминием, его быстро съедят. Однако там, где деньги прямо не задействованы и «расплата» становится понятием фигуральным, она может откладываться десятилетиями, пока не умрут все умствующие субъекты. Ну кто теперь попрекнет Менделеева за занятия спиритизмом?

К тому же переключение и в самых умных людях происходит с легкостью, которой любой Хлестаков позавидует, происходит совершенно невольно. Тот же профессор Ефремов вдруг переключается с астрономии на философию и заявляет, что наша Вселенная «спонтанно возникла из первичного вакуума». И дело не в том, что никто у первичного вакуума со свечкой не стоял, а в том, что сама постановка вопроса – есть Творец или нет – не научная. А профессор идет еще дальше и переключается вообще в научную фантастику, задавая вопрос: «Не была ли и наша Вселенная создана в лаборатории древней сверхмогучей цивилизации?» Невозможно опровергнуть такую смелую гипотезу, как невозможно опровергнуть и утверждение, что Вселенная создана Создателем. Невозможно даже опровергнуть утверждение Ефремова, что когда-нибудь и земные ученые будут в своих лабораториях выпекать вселенные, как блины. А вот что возможно и нужно, так это заняться заклинаниями: заклинаю ученых и неученых, астрономов и геометров, а особливо военных и политиков: не спешите переключаться, не спешите с утверждениями там, где ничего толком неизвестно, сражаясь со вздорными суевериями, не выпекайте суеверий респектабельных. Подставлять левую щеку, когда вас бьют по правой щеке – дело сугубо добровольное, но вот чего категорически нельзя – так в этой ситуации начинать палить вокруг себя куда попало.

Не физик должен бояться физики, как физик должен бояться не физики - истории, философии. Однако, иногда удержаться трудно.

*

Биолог Кори Финчер из Университета Нью-Мексико заявил, что нашёл связь между количеством инфекционных заболеваний в той или иной стране и количеством религий в той же стране. Связь прямая. К примеру в Исландии 181 инфекция,  10 религий, в Великобритании 191 на 13, в Аргентине 216 на 30, в России 232 на 56, в Китае 241 на 124, в Бразилии 248 на 156.

О количестве инфекций данные были взяты и эпидемиологической базы данных GIDEON, о количестве религий – из энциклопедии мировых религий Оксфорда.

Механизм влияние таков: большое количество инфекций делает людей замкнутыми, они доверяют лишь своим. Уровень замкнутости Финчер взял из международного опроса 17 000 человек различных стран (программа GLOBE).

Сомнительны два фактических звена и один аспект метода.

Классификация религий отличается от классификации инфекций – намного выше произвол классификатора. «Инфекция» - понятие естественно-научное, легко верифицируемое. «Религия» - условный культурный конструкт, крайне субъективный. Позволительно усомниться, что в Великобритании всего 10 религий – в сравнении с 56 в России. Тут, кажется, замерен скорее уровень национальной самоидентификации. Можно даже предположить, что в России меньше религиозного разнообразия, чем в Великобритании.

Психологические характеристики человека так же отличаются от вирусов тем, что отражают скорее представления исследователей о мире, чем объективную реальность. «Замкнутость», «угрюмость» - понятия крайне расплывчатые. С точки зрения русского, замкнуты британцы и европейцы в целом – тут «замкнутостью» обозначают высокий уровень личностного развития, пониженный коллективизм.

Что до метода, то логическая связь между замкнутостью и религиозностью может быть прямо обратная той, которую предполагает Финчер. Вот Россия – типичное закрытое общество, в котором преобладает замкнутость и недоверие. И тут вовсе не религиозное многообразие, напротив – доминирует государственное православие. Многочисленны крохотные национальные религии, не имеющие ни малейшего значения в культуре. Связь же обратна той, которую предположил Финчер. Не замкнутость ведёт к разнообразию религий или, напротив, к единообразию. Господство одной религии ведёт к замкнутости, а ещё точнее – высокий уровень агрессивности в обществе повышает уровень идеологической однородности.

О Финчере: Степанов А. История болезни. // Newsweek. 8.6.2009. С. 47-49. Четверть статьи посвящена совершенно не относящемуся к делу вопросу о связи миграций с продовольственной базой в том или иной регионе (например, миграции полинезийцев находятся, что тривиально, в прямой связи с температурой океана и, соответственно, с количеством рыбы).

*

Физик Стивен Вайнберг считал прекрасным образом донаучного сознания слова псалма «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь». Вайнберг писал:

«Царю Давиду или тому, кто писал этот псалом, звезды должны были казаться зримым свидетельством более высокого существования, совершенно непохожего на наш скучный подлунный мир из скал, камней и деревьев. Со времен Давида утекло много воды. Солнце и другие звезды давно уже потеряли особый статус. Мы понимаем теперь, что это шарообразные тела из раскаленного газа, сжимаемые силами тяготения, которым противодействуют силы теплового давления, возникающие за счет термоядерных реакций в сердцевине звезд. О славе Божией эти звезды говорят нам не больше и не меньше, чем камни, валяющиеся вокруг нас».

Рассуждение, замечательное в своём невежестве относительно текста Библии и психологии человека в целом. Слово «твердь» Вайнберг (а ещё еврей!) понял как обозначение звёзд, а это обозначение Земли, не того, что над головой, а того, что под ногами. «Небеса и твердь» - это еврейский (древнееврейский, учитывая, что и Вайнберг – еврей) способ сказать «всё существующее». Древний еврей не знал, что Солнце всего лишь разновидность булыжника, но он считал, что булыжник и Солнце одинаково прославляют Бога и о Нём свидетельствуют.

Где еврейство Вайнберга проявляется, так это в нежелании превращать слово «бог» в безразмерный эпитет: «Мне кажется, что если слово «бог» и должно как­то использоваться, оно должно подразумевать заинтересованного Бога, Создателя и Законодателя, установившего не только законы природы и Вселенной, но и нормы добра и зла, личность, проявляющую участие в наших делах, короче, существо, которому стоит поклоняться».

Ненаучность и наивность учёных – простительный грех. Простительный, ибо они – учёные. А против них выступают острым углом – эдаким свиным клином – кто? Люди, которые за свою жизнь не изобрели даже нового ругательства. Люди из тех, о которых Господь Иисус Христос сказал, что они копать не умеют, просить стыдятся, вот и мошенничают. Впрочем, эти – не просят. Эти – требуют. Яркое доказательство эволюционного процесса!

НАУКА И МЕХАНИЗМЫ ВЕРЫ

Очень распространённая методологическая ошибка: учёный заявляет, что опроверг религиозный взгляд, тогда как он опроверг совершенно внерелигиозную, а иногда даже антирелигиозную теорию. Например, в 2007 г. американские нейрофизиологи Майкл Кенигс и Данеэл Трейнел показали, что "эмоциональная регуляция часто критически важна для принятия решений по адаптации" - проще сказать, для нравственных суждений (Michael Koenigs, Daniel Tranel. Irrational Economic Decision-Making after Ventromedial Prefrontal Damage: Evidence from the Ultimatum Game // The Journal of Neuroscience, January 24, 2007, 27(4): 951–956) - www.jneurosci.org/cgi/content/short/27/4/951).

Эмоции часто важнее разума - банальность. Восторг учёных, которые обнаружили эту банальность в ходе наблюдений за людьми с повреждённым мозгом, объясняется тем, что сами учёные уже лет двести как выдвинули концепцию: поведение человека определяется воспитанием и рациональным анализом. Концепция воспринималась как победа над религией - над иррациональным, включая и эмоции. Теперь обнаружились механизмы, которые отвечают за сочувствие ближнему - иррациональное сочувствие. Это было воспринято (например, в передовице журнала "Nature") как ещё одна победа над религиозными взглядами.

Однако, религия не утверждает, что совесть - нечто, действующее помимо психики человека. У совести есть свои психологические механизмы, как есть свои механизмы у разума. Изображение на экране телевизора получается благодаря наличию телевизора и зрителя, который может переключать каналы. Однако, не стоит забывать, что есть ещё и создатели телефильмов, есть трансляторы программ. Инопланетянин, прилетев на земле, находит шахматы - прекрасно. Затем он обнаруживает станок, на котором вытачивают шахматные фигуры - молодец. Однако, если он делает вывод, что шахматы есть продукт станка, а токарь или шахматисты суть лишь побочные отходы производства шахмат, лучше бы этому инопланетянину ограничиться вождением звездолётов. Обнаружить механизмы, которые побуждают к сочувствию, - прекрасное открытие. Заявить, что сочувствие есть продукт этих механизмов, означает, деликатно выражаясь, неверно интерпретировать полученные данные и подменить научный факт произвольной философской концепцией.

Бердяев в одной фразе прекрасно сформулировал методологическую аксиому: "Пусть мистический опыт связан с состояниями, которые в науке принято называть патологическими, этим нисколько не решается вопрос о ценности мистического опыта, о его значении; вопрос о ценности и истинности не решается эмпирическим происхождением и теми или иными эмпирическими связями". Он сказал это в связи с пониманием Джемса как автора антирелигиозного, но сегодня это можно повторить в связи с теми, кто отрицает достоверность, скажем, видений в состоянии клинической смерти, потому что предполагает, что эти видения есть всего лишь результат деятельности определённых участков мозга в определённом состоянии. Это всё то же непонимание того, что всё уникальное человеческое осуществляется через неуникальное животное.

*

Нейробиологи в 2006-2007 гг. сделали рывок: теперь они по активности тех или иных областей мозга (функциональная МРТ) могут определить, думает человек о молотке или об огурце. Журналисты, конечно, уже пишут, что «не исключено» чтение мыслей и контроль за мыслями. Учёные корректнее: о контроле речи вообще не идёт, да и «читать» можно лишь самые простые мысли. Если человек всё время думает о молотках или женщинах, это будет понятно. Однако, если человек думает о конкретной женщине, нарастают сложности.

Чем сложнее мысль, тем разнообразнее паттерны. Два человека скажут, что «думают о Боге», но участки мозга у них будут действовать при этом совершенно разные. Вспоминается Свифт, мудрецы которого предлагали общаться путём показывания друг другу молотков и огурцов, чтобы избежать двусмысленности, принципиально свойственной слову. Даже Слово Божие двусмысленно, идёт ли речь о Священном Писании или о Христе. Точнее, не «двусмысленно» (что ассоциируется с ложью), а многосмысленно.

Надеяться, что рано или поздно научные исследования приведут к чтению любых мыслей любого человека, можно, как можно надеяться на то, что человек станет подобен молотку. Многие хотели бы стать молотками – молотом прозвали освободителя евреев, легендарного Иуду Маккавея («Макаби» и означает «молот»), молотом прозвали одного из многочисленных франкских королей, да если покопаться – сотни обнаружатся. Однако, как ни пытайся человек упростить даже самого себя (не говоря уже о другом), - не выходит. Человек более упруг к упрощению, чем вода упруга к сжатию, а это более чем «немало».

*

С.Дурылин, бывший священником до диктатуры пролетариата и ставший театральным критиком во время диктатуры пролетариата, сравнивал эксперимент с пыткой, доводя до предела романтический нигилизм: "Учёные - палачи. И всё, что наука узнала от природы, всё это она вынудила под пыткой, Потому всё научное знание недостоверно: оно вырвано под пыткой" (2006, 285).

Это именно нигилизм - отрицание истины и любви. Метафора "эксперимент - пытка" красива и убедительна, но ложна и агрессивна. Истинная пытка - жить в мире, где о количестве ног у таракана судят не по таракану, а по Аристотелю. Эксперимент - не пытка, а поглаживание природы. Это старая проблема (и основа пошлости в юморе): крики и стоны когда - от любви, когда - от пытки? Проверить можно, лишь заглянув за занавеску. Но Дурылин - священник и гуманитарий - не пожелал заглянуть в лабораторию естественника. Как, увы, и христианство той эпохи в целом.

Считая науку ложью, Дурылин, однако, считал науку победительницей христианства: "Христианство давно начало таять. Наука - это только высокий бугорок, на котором раньше всего стаял снег и всего заметнее бурая проплешина" (Дурылин, 24 ноября 1926 г. 2000, 344).

Настоящий-то учёный ("настоящий" это, увы, не гуманитарий, а именно естественник - геолог или биолог, а не театральный критик) науку не будет сравнивать не с землёй, а, допустим, с микроскопом. В микроскоп можно разглядывать снег, изучая его; синоптик изучает погоду, предсказывая, когда снег выпадет и каким он будет - сухим или влажным, мощным или тонким слоем ляжет на землю. Так историк религии изучает структуру религии, а социолог описывает подъёмы и упадки религиозности.

Настоящий учёный не скажет, что снег растаял навсегда - тем более, что снег есть мираж и ложь, или что нет Творца, который вместо снега может и что-нибудь другое сочинить.

Настоящий верующий не скажет, что религия есть всегда вот такая-то форма, и в случае кризиса формы не будет проклинать небо, а будет радоваться, что вместо религии снежной, вместо Церкви Снежной Королевы, где полки архиереев и богословов пытаются изо льда составит слово "вечность", идёт религии весны, религии Пасхи, религия радости и роста.

*
Различие между наукой и религией ярко проявляется в молитве во время литургии: верующие благодарят Бога, потому что Он непознаваем. Как это так? Разве человек не создан познавать? Не совсем. Человек создан любить. Самое неверное обозначение любви – «познание», а ведь сколько тысячелетий было в ходу выражение «познать женщину». Выражения «познать мужчину» не было, потому что мужчина был властителем, его не смей познавать. Только этот «властитель» был очень даже познаваем, во всяком случае, для других мужчин. Не бином Ньютона.

«Мачо» - мужчина, который желает быть загадочным – обречён быть не столько непонятным, сколько неприятным и, вообще-то, неинтересным. Секретность и есть ложная попытка стать таким же непознаваемым, как Бог, таким же великим и достойным любви. Только вот о Боге нельзя сказать, что Он «достоин любви». Он – любовь. Ко всякому любимому человеку это тоже относится.

Человек схож с Богом тем, что может быть любим, но не может быть познан. Знать человека можно, познать – нет. Человек, как и Бог, достаточно доступен, чтобы не спутать его ни с кем, и в то же время сущность его остаётся скрытой для окружающих. Отличие человека от Бога в том, что Бог себя знает, а человек себя не очень знает – во всяком случае, человек понимает, что Бог знает человеческую сущность лучше, чем сам человек.

Любить стоит лишь того (и ту), кого не можешь познать. Конечно, толком познать человек не может никого из других людей, но лишь про любимого человека мы сознаём это своё бессилие. Кого ненавидим, о том думаем, что отлично его знаем, «насквозь видим». К кому равнодушны, тот кажется простым и ясным словно схема из учебника.

Человек, глядящий вокруг с точки зрения познания, видит мир, который можно познать до конца (есть разве что технические проблемы – деньги, время) и который нельзя любить так, как любишь человека, разве что – как любишь пейзаж, кошку, родной подъёзд. Мы видим и людей, которых можно любить «по-настоящему», а вот насчёт познания возникают огромные проблемы – почему все науки делятся на «настоящие», «естественные», изучающие природу, и «науки о человеке», «гуманитарные», которые и науками-то не очень являются.

УЧЁНЫЙ КАК ДОКАЗАТЕЛЬСТВО БЫТИЯ БОЖИЯ

Учёные опровергают существование Бога, существование учёных - доказывает. Наука не замечает Бога и человечества, как бинокль не замечает воздуха и музыки, хотя помогает разглядеть музыкантов. Учёный же пишет, восторгаясь красотой уравнений Максвелла и идеей монополя: "Вызывает восхищение изощрённость природы, которая умудрилась из относительного небольшого количества элементарных сущностей ... построить всё наблюдаемое многообразие Вселенной, включающее и мир небесных тел, и мир человечесикх чувств и эмоций. Поиск законов, по которым происходило это строительство, - увлекательное творческое занятие, дающее физикам ни с чем не сравнимое ощущение красоты и гармонии окружающего нас мира" (И.Сокальский, "Химия и жизнь", 2006, №10, с. 23).

Фрейд, Маркс, другие мыслители ХХ века продолжили дело Коперника, демистифицируя мир, убирая Бога оттуда, куда Его приплели напрасно – например, из объяснений снов или социальных явлений. Они, однако, продолжили открытие мира как мистерии. Ведь гелиоцентрическая система для человека поразительна тем, что реальное оказывается противоположно видимому. Мистика невидимого против видимости как фальсификации есть лейтмотив науки. Наука очищает реальность от искусственной сложности и обнаруживает сложность настоящую, глубинную.

Человек, находящийся с наукой в пассивных отношениях, трактует это как превращение мира в нечто зыбкое, делая научное открытие метафорой, объясняющей повседневность. Дарвиновская эволюция тогда превращается в миф о борьбе полов, классов и т.п., теория относительности – в миф о зыбкости мироздания, наблюдения Фрейда – в миф о внеморальности и всесилии телесного.

Учёный не склонен к мифам («сенсациям», в современной терминологии). Учёный должен убирать мистификацию и мистику, но не должен ставить на их место сенсацию. Наверное, не все учёные таковы. Наука, подобно вере, может рождать в человеке и сознание того, что мир сложнее, чем казалось, что пространство неизвестного выросло, и сознание того, что неизвестного стало меньше. Отчасти это соответствует делению людей на мыслящих и фанатиков. Ощущение, что вера или познание делают мир понятнее, может быть и справедливо – если речь идёт о личном мире отдельного человека. Там, где интуиция имеет дело с носителем интуиции, вера и наука действительно многое объясняют. Однако, следующий шаг имеет качественно другой характер: та же самая вера (наука), которая делает всё таким ясным для познающего себя, когда человек обращает взор вовне – на мир, на людей – должны рождать в познающем чувство благоговения, потрясённого изумления перед тем, насколько сложен и непознаваем мир и другой человек, насколько никакие аналогии с собственным состоянием, насколько никакие законы и откровения не помогают понять другого.

«Понимание» при этом есть знание, позволяющее руководить и судить. Себя – суди, собой – руководит, но ближним – ни в коем случае. «Понимание» есть знание, не нуждающееся в диалоге. Познающий себя перестаёт вступать с собой в диалог, а вот с другим человеком – напротив: диалог оказывается одной из ключевых процедур познания, мышление «по аналогии», предполагающее, что истинное одинаково истинно для всех, оказывается глубокой методологической ошибкой.    

Кроме мистики науки, есть аскетика науки. Физик Александр Прохоров, изобретатель лазера, умерший в 2002 году, прекрасно описал аскетический механизм, работающий в науке точно так же, как в религии. Простые принципы: "Главное - не подорваться на ерунде. Это касается и науки, и быта. В питании предпочитать простые продукты. Следить за здоровьем, гулять перед сном. В работе не преувеличивать свои досижения. Надо работать с людьми, которые есть, а не с теми, кого мы придумываем. Из Института общей физики я никого не увольнял, в свой отдел собирал тех, кого считали склочниками ... Ссорятся чаще из-за работы. Это нормально: учёный, который беспробудно уверен в себе, - уже не учёный. Нас так и называли: отдел колебаний и сомнений". (Известия, 11.1.2001).

Почему учёные не любят "религиозников"? Прежде всего, потому что религиозникам важна не истина, не качество работы, а важно "свой" или "не свой". Слабенький поэт из своего прихода кажется лучше неверующего гения. В науке никакое знакомство не мешает назвать плохую работу плохой. (Если мешает - значит, наука закончилась и началось что-то другое). Теоретически, от этой кружковой ментальности должно спасать покаяние, но не спасает. Надёжнее просто хорошее воспитание, - оно не в том, чтобы никого не ругать, а в том, чтобы никого не перехваливать. Но ведь в России доходит до смешного - образованные вроде бы люди восхищают слабенькой статьёй, пережёвывающий азы о том, какой Владимир Соловьёв экуменист, воюют с теми, кто подчёркивает имперские тенденции Соловьёва, игнорируя тенденции либеральные, - и обе стороны игнорируют сильные статьи, которые просто анализируют Соловьёва, научно анализируют. Потому что это - наука, а там - идеология, религия (не вера!).

Кто не умеет проповедовать Христа нетрафаретно, компенсирует это разговорами о лояльности своей группе - тоже трафаретными, но тут трафаретность кажется даже достоинством.

Во-вторых, учёные не любят фанатиков, потому что те не любят проверять свои "мнения". Вот очередной сторонник "правильной церкви", "большой церкви", "государственной", обличает очередного "диссидента": тот де диссидентствует "из протеста", и все диссиденты неврастеники, и все верующие, которые не откалываются от большинства неврастеники. Человек рассуждает как атеист (все верующие - неврастеники, протестуют "против" чего-то) или как фанатик (апостол Павел - "из протеста", Лютер - "из протеста"). Человек не знает ни одного члена нашей общины - из которых единственный неврастеник это я. Человек не общался с "религиозными диссидентами", не задавал им ни единого вопроса, но - всё "знает". Учёный сперва посмотрит, почитает статистику, опросит пациента, справится у психолога. А тут "богослов" (дипломированный, кстати, что очень ухудшает положение, ибо диплом в таких случаях - мощная основа гордыни). Ему ничего изучать не надо, он заранее знает.

Вспоминается наблюдение священника (бывшего генетика) Александра Борисова в его сборнике публицистике 1980-х годов "Побелевшие нивы": что среди неофитов вообще неврастеников больше, чем в среднем. Так Борисов писал про "своих". Он сохранял тогда манеры учёного, он делился наблюдениями, а тут делятся ненавистью и тем, что "так должно быть, потому что иначе быть не может".

Впрочем, "неврастеник" - это "как", а не "что". Создатель, каким Он предстаёт и в Ветхом, и в Новом Завете, скорее неврастеник - во всяком случае, бесконечно далёк Бог от чиновьего важничанья, фараонской оцепенелости лидеров "больших" (в смысле материального размера) религиозных организаций. Об апостоле Павле и говорит нечего - неврастеник в квадрате. Иерархи отлично воспитаны и чрезвычайно уравновешены, но судят о мире абсолютно поверхностно: неважно, что показывают эксперименты, что вычисляют учёные, важно, что как, иерархи, оценивают происходящее. Правда, периодически выясняется, что их оценки гроша ломаного не стоят. Но период выяснения длится несколько веков, так что к моменту, когда бредни какого-нибудь папы Борджа или папы Гильденбрадта разоблачаются, уже никого, даже атеистов, это не волнует.

Справедливость требует заметить, что учёные не только аскеты, подвижники и мистики. Учёные разные, и в разные мгновения жизни один и тот же учёный разный. Кроме святого в науке поэтому предостаточно вздорного, человеческого. Но ведь и это доказывает бытие Божие - от противного? Например, самооправдания учёных ничуть не умнее самооправданий верующих.

Карл Поппер: «Достаточно очевидно, что не рационализм, а иррационализм ответственен за все жестокости национализма и агрессивность как до, так и после крестовых походов, однако я не знаю ни одной войны, которая велась бы с “научной” целью и была бы инспирирована учеными».

Стивен Вайнберг: «Конечно, наука внесла свой вклад в мировые проблемы, но, главным образом, дав нам средства для убийства друг друга, но не повод. Когда для оправдания совершаемых ужасов привлекали видных ученых, речь всегда шла о научных извращениях, вроде нацистского расизма или евгеники».

Не религия, а извращения религии. Не наука, а извращение науки. Вера (наука, социализм и т.п.) - лишь средство, но не причина насилия.

Научная демагогия имеет хотя бы то оправдание, что она повторяет религиозную. Демагогия - не в том смысле, что неправда. Конечно, правда! Действительно, агрессия просто использует всё, что видит, в качестве подручного средства. Изба, которую раскатали на брёвна для переправы во время войны, неповинна в войне. Демагогия в том отношении, что вера и наука - не изба, не бездушные брёвна, а верующие и учёные (иногда в одном лице), и они, в отличие от брёвен, умнее тех, кто их раскатывает, и должны бы не раскатываться, а, напротив, катить, куда считают нужным.

БЫТИЕ - МАШИНА, ЭВОЛЮЦИЯ - КОЛЁСА

Дарвинизм - само по себе слово "дарвинизм" - есть прекрасная проверка интеллектуальной честности. Сохраняют биологи верность слову "дарвинизм", хотя теория эволюции далеко ушла от идей Дарвина? Конечно, сохраняют, и правильно делают. Так христиане - последователи Христа, хотя едят свинину, не обрезываются, не соблюдают субботу, - в общем, не делают многое из того, что, как сказал Иисус, будет обязательным всегда. И, напротив, дарвинисты - потому именно дарвинисты, что ввели в теорию эволюции много нового, как христиане потому именно христиане, что делают многое, к чему Иисус не призывал. Например, изучают происхождение видов.

Незнание противостоит не знанию. Незнание противостоит невежеству. Незнание есть часть жизни, невежество - часть смерти. Есть, правда, ещё и третье, что хуже и незнания, и невежества - рабство, точнее - добровольное и полное холопство. Невежа говорит, что дарвинизм вздор. Не знающий дарвинизма молчит. Холоп говорит, что невежа - если невежей оказался его барин - прав, а теория эволюции - вовсе не дарвинизм (именно так объяснил нападки патриарха Алексия на дарвинизм один из дьяконов; патриарх наградил умницу орденом).

Незнание есть отложенное знание. Незнание есть уважение к сложности знания. Невежество есть отрицание сложности, утверждение простоты. "Как в Библии написано, так и есть. Что значит "а как написано"? Как написано, так и написано!" Невежество традиционно - в нашей европейской культуре - увязывается с религиозным мракобесием. Однако, в нашей российской культуре всё-таки более свежее невежество было связано с мракобесием атеистическим. Атеизм - невежество, агностицизм - незнание. Невежество полагает, что можно и нужно "рационально объяснять" - например, Евангелие. Знание - научное знание - уверенно, что всего объяснить, особенно в сфере истории, заведомо, принципиально невозможно. Невежество подменяет познание объяснениями. Эти объяснения походят на птолемеевскую картину мира: всякое движение объясняется движением множество орбит, соединённых одна с другою. Объяснения сложны, тогда как знание - просто. Знание знает, что источников по истории Иудеи I в. очень мало и новых не предвидится, а потому не следует пытаться объяснить многие неясности Нового Завета. Невежество думает, что объяснить можно - например, предположив, что Иуда был послан Иисусом, а Пётр выполнял поручение римской разведки, а римская разведка была оружием в руках масонов, а масонами манипулировали тибетские мудрецы.... Незнание спокойно и миролюбиво, невежество агрессивно. Оно боится темноты, поджигает ветошь, смоченную в бензине, чтобы стало светлее, и в результате устраивает такой пожар, что исчезает сама реальность.

Фрэнсис Коллинз, директор Государственного исследовательского института генома США (National Human Genome Research Institute) выпустил в 2007 г. книгу "Язык Бога", в котором рассказал о том, что является христианином, причём не номинальным (в отличие от своих родителей), но и не религиозным фундаменталистом. Коллинз это не афишировал, даже скрывал, поскольку учёные смотрят на религиозность коллег так же косо, как архиереи косятся на внерелигиозные увлечения духовенства. Он считает вполне возможным, что библейские чудеса происходили на самом деле, и что наука не противоречит религии, а просто даёт свой способ познания природы. Вера же говорит о более широком контексте мироздания. Наука не касается "первопричин" (например, причины "большого взрыва"). А.Григорьев (washprofile.org) так описывает отношение Коллинза к эволюции:

"Теистический эволюционизм также не отрицает, что человек возник под действием эволюционных механизмов, изменивших направление развития одной из ветвей приматов. В то же время он настаивает на том, что историческое развитие человечества нельзя объяснить на основе биологических законов. Теологический эволюционизм утверждает уникальность духовной природы человека, которая позволяет ему, в отличие от животных, делать различие между добром и злом и искать в своей душе и в окружающей природе признаки проявления божественной воли. В конечном счете, полагает Коллинз, особенность человека, прежде всего, проявляется в его способности познать Бога, которой лишены все прочие живые существа.

Признание основных принципов теистического эволюционизма, утверждает Коллинз, делает возможным "полностью правдоподобный, интеллектуально приемлемый и логически непротиворечивый синтез" науки и религии. Согласно этому синтезу, вездесущий и вечный Бог создал Мироздание и дал ему "правила поведения", которые наука считает законами природы. Когда Бог решил населить нашу планету живыми существами, он использовал для этого "элегантный механизм эволюции", который за миллиарды лет породил гигантское разнообразие микроорганизмов, растений и животных. Бог также прибег к помощи этого механизма, чтобы вызвать к жизни особый биологический вид, представители которого наделены разумом, свободой воли, осознанием добра и зла и стремлением обрести единение со своим Создателем. Бог с самого начала знал, что эти существа, в конце концов, признают Его моральный закон и будут ему следовать".

ПСЕВДОНАУКА И ПСЕВДОРЕЛИГИЯ

Хорошим примером того, как легко построить мост между наукой и религией, если строить небрежно, может служит книга Питера Рассела "От науки к Богу: путешествие физика в тайны сознания" (М.: София, 2005). На английском книга впервые вышла в 2003 г., подзаголовок сдержаннее: "Тайна сознания и смысл света". Рассел живёт в Калифорнии, но родился ок. 1947 г. в Англии, изучал физику в 1960-е гг. в Кембридже (среди его наставников был Хокинг). Среди своих научных достижений он указывает лишь, что "решал уравнение Шредингера для атома водорода". Однако, затем он бросил науку и начал заниматься "сознанием". На жизнь зарабатывает как психотерапевт, помогая сотрудникам крупных корпораций избавляться от стрессов. Под "религией", причём универсальной, понимает очень конкретное религиозное движение - ТСМ, "трансцендентальная медитация" по методикам Шри Махариши. Он обучался ТСМ у Махариши в Италии, ездил, как подобало шестидесятнику из Кембриджа, в Индию, в ашрам Махариши. "Мост" между наукой и религией Рассел полагает в том, что для физики самым интересным и трудно познаваемым объектом является свет (он ведёт себя так, словно является не частью космоса, а частью какой-то внешней по отношению к космосу действительности), а для религии самым интересным и трудно познаваемым является свет сознания. Рассел подобрал массу примеров из мистической литературы. Мистики, действительно, часто говорят о созерцании Бога как света. Однако, научная добросовестность - добросовестность филолога - требовала бы перечислить пусть менее обильные, но существенные тексты, в которых Бог именуется тьмой и мраком, а свет представляется лишь промежуточной стадией в познании Бога. Впрочем, "Бог" для Рассела - лишь свет, наполняющий мозг, когда человек освобождается от самосознания. В достижении такой "самадхи" и состоит цель ТСМ. Сознание должно быть "чистым". "Грязь" - это личность. Это не просто "отложим житейские попечения", это последовательное устранение самого себя. Не "погубить душу", а "очистить душу от себя". Терминология, как часто отмечалось, похожа на "безмолвие ума" у православных аскетов, но сходство сугубо внешнее, хотя речь и идёт о внутренних, психологических процессах. Цель ТСМ и "умной" или "сердечной" молитвы весьма разная. Богом для ТСМ является очищенное от личного сознание - то есть, строго говоря, вместо сознания всучивается бессознательное. Задаётся вопрос: "Как вообще нечто столь нематериальное, как сознание, может возникнуть из чего-то столь несознательного, как материя" (с. 51), а ответ гласит: "Бессознательное подобно свету, который пронизывает материю, и надо освободиться от материи, самосознания и личности, чтобы увидеть этот свет". Рассчел подчёркивает, что свет не порождается материей, не возникает из неё, а внеположен материальному миру.

Человек, который знаком с физикой плохо, из книги Рассела может почерпнуть в основном некоторые сведения по физике. Рассел хороший популяризатор, вопрос лишь в том, адекватно ли он знает популяризируемый предмет.

Классическая теория относительности (Галилея) гласит: физические законы неизменны во всех равномерно движущихся системах координат. Рассел поясняет: "Равномерное движение - это движение с постоянной скоростью в одном направлении". При таком движении, если пассажир уронит теннисный мяч, мяч ударится о пол и подпрыгнет в руки пассажиру, а не полетит в хвост самолёта со скоростью восемьсот километров в час. Он будет вести себя как на земле. А если самолёт будет делать разворот, мяч покатится по полу салона - ведь движение перестанет быть равномерным.

Теория относительности Эйнштейна - специальная, то есть, она рассматривает специальный случай света и утверждает, что для света теория Галилея тоже справедлива. Скорость света неизменна во всех равномерно движущихся системах координат. Нечто вроде вывернутой апории про бегуна и черепаху: человек может двигаться ужасно быстро, но скорость света всегда будет больше его скорости на строго определённую величину. Вот чего я так и не могу понять, так это почему из этой неизменности следует, что перемещаемые часы идут медленнее неподвижных (высокоточные атомные часы, которые были на борту космического корабля, немного замедлили свой ход) и почему при скорости в 87% скорости света пространство становится в два раза меньше (подтверждено опытами с субатомными частицами, которые движутся со скоростью близкой к скорости света). При этом по мере ускорения возрастает масса объекта. Если бы материальный объект двигался со скоростью света, его масса стала бы бесконечно большой, а для перемещения бесконечно большой массы потребовалось бы бесконечное количество энергии. Такого количества энергии во Вселенной нет (при случае проверить у Чубайса). Свет движется со скоростью света, потому что его масса равна нулю. Рассе намекает - хотя не говорит прямо - что "чистый светоносный разум, не обладающий массой", движущийся со скоростью света, "будет пребывать везде" (95). Потом он сразу начинает говорить о медитации, так что у читателя формируется подсознательный силлогизм: медитация освобождает наш разум так, что он-то и начинает пребывать везде. Вот это мне кажется попыткой получить в банке деньги, гипнотизируя кассира позолоченным шариком.

На обложке книги, что совсем неприлично, рядом с формулами - изображение иконы Богоматери.

*

*

Переход границы между наукой и ненаукой есть вульгаризация науки, её убийство. Переход этот совершается куда легче перехода евреев через Красное море. Правда, он характерен для ранних стадий развития той или иной научной концепции, когда идея уже признана потенциально интересной, получила статус научной гипотезы, но ещё не взята в клещи нормальной критики со стороны коллег – ведь и коллеги появляются лишь по мере развития научного направления.

Такая вульгаризация происходила с дарвинизмом. В ХХ в. вульгаризирована была психология сексуальности. Яркий пример – «сексуально-энергетическая социология» Вильгельма Райха. Этот марксист осудил фашизм, христианство и капитализм как подавление сексуальности и использование сексуальных влечений «с целью извлечения материальной прибыли» (Райх, 1934, с. 72). «религия    постепенно     создает     свою сексуально-политическую    организацию    -    церковь,    со    всеми    её предшественниками, - которая ставит своей целью не что иное, как искоренение сексуальных влечений человека, а следовательно, и того малого  счастья,  что существует  на  земле» (74). Мораль есть угнетение личности, «семья представляет собой авторитарное государство в миниатюре, в котором ребёнок должен научиться приспосабливаться к социальным условиям» (75). Нацизм – это «садистски-нарциссический мистицизм», католичество – «мазохистский интернациональный религиозный мистицизм» (75-76). «Воскресные собрания и богослужения мусульман, иудеев и других суть не что иное как сексуально-политические собрания» (297). «Мы не обсуждаем проблему существования или несуществования бога. Мы лишь устраняем сексуальные торможения и инфантильные привязанности к родителям» (269).

Вытесненная сексуальность ведёт к мазохизму (подчинение власти) и садизму (ксенофобия).

Происхождение религии Райх объяснял так:

«Дети не верят в бога. Вообще говора, вера в бога закрепляется в психологической структуре детей, когда они учатся подавлять сексуальное возбуждение, сопровождаемое мастурбацией. Благодаря такому подавлению у детей появляется чувство страха перед наслаждением. Теперь они начинают искренне верить и бояться бога. С одной стороны, они боятся бога, поскольку видят в нем некое всезнающее и всесильное существо. С другой стороны, они обращаются к нему с просьбой защитить их от своего полового возбуждения. При этом преследуется только одна цель - предотвращение мастурбации» (228).

Полезно вспомнить, что большинство религий никогда с онанизмом не боролись.

Райх подчёркивал, что выступает не за «анархию» - аналог советскому «свобода не есть вседозволенность». Он говорил о «сексуально-энергетическом регулировании», которое «стоит столь же далеко от обязательной морали, как и от анархии» (178).

Райх стал одним из авторитетов феминизма, ведь он требовал освобождения женщины: «Агрессивные империалисты  категорически  требуют,  чтобы  роль  женщины ограничивалась только ролью  машины  для  деторождения.  Это  означает,  что сексуальное наслаждение не должно препятствовать производству потомства» (171). Правда, вот незадача: именно в недрах «империализма» феминизм и побеждает. Сексуальную революцию совершили не марксисты, не Райх, не большевики, а «буржуи».

Райх считал, что «при Гитлере политика достигла высшей стадии своего развития» и радостно отмечало, что «в Советском Союзе технократы берут верх над политиками». Из нелюбви к политике, как он её понимал, Райх был готов оправдать даже процессы, заведомо лживые: «Даже осуществление политиками казни ведущих российских политических деятелей, может быть, имеет скрытый от нас социальный смысл, несмотря на то, что мы привыкли рассматривать такие казни как проявление политического иррационализма и садизма».

Легко посмеяться над Райхом. Трудно увидеть, что люди, которые свою частицу научного поиска превращают в безбрежную метафору бытия (или редуцируют, сводят бытие к своей узкой научной сфере). Таковы экономисты, видящие во всём результат «товарно-денежных отношений». Таковы мольеровский балетмейстер, убеждённый, что политика есть часть балетного искусства. Таковы биологи, видящие мир как один большой биоценоз. Физики, сексологи, химики, - любой учёный может переступить черту и перестать быть учёным, превратиться в идеолога. К счастью, черту в реальной жизни переступают очень немногие.

*

Из монолога неверующей библиотекарши:

"А в Бога я так и не верю. ... Да у нас, в обслуживании, никто и не верил. Говорю – у нас считалось, что это идеологическая работа, воспитательная. Вот в хранении, там много верующих было. Там темно, безлюдно… требования невесть откуда приходят, книжки тоже куда-то в никуда отсылаешь… конечно, тут поневоле уверуешь".

Так то библиотекарша! А бывают биологи, убеждённые, что вся вера - от генов. Экономисты, убеждённые, что вера - от любви к капиталистам или от страха перед рабочими, или от недостатка денег, или от избытка денег. Психотерапевты, считающие веру дилетантской психотерапией.

Гесиод шутил, что, если бы лошади рисовали божество, они бы нарисовали его в виде лошади. Вернее было бы сказать, что некоторые кони-атеисты считали бы поклонение Богу изобретением лошадей, которые не хотят исполнять своё предназначение и возить людей, бегут в мир иллюзорной свободы. Другие лошади-атеисты считали бы веру изобретением людей, подкрепляющим лошадиное подчинение человеку.

Логика атеизма - не отсутствия веры, а именно атеизма - есть логика провинциала, приехавшего в столицу делать карьеру и уверенного, что все разговоры о морали и культуре это просто способ помешать ему прорваться наверх, изобретённый теми, кто уже прорвался.

Комичен поиск доказательств в сфере, где доказательств не может. Всё равно что поиск носового платка в ботинке. Когда же за доказательство выдают первую попавшуюся метафору, это трагикомично - как использование носка в качестве носового платка.

Доказательства в вопросах смысла похожи на маску: верующий, скрывшийся за доказательством, неотличим от неверующего, размахивающего доказательством.

*

Некоторые атеисты и сегодня считают, что вера мешает искать истину, мешает видеть факты, наука же есть поставление поиска истины выше любых идеологий, интересов, чувств. Между тем, для верующего существование Бога есть такой же факт как существование своего пальца. Если уж Бог ощущается, было бы предательством – не по отношению к Богу, а по отношению к долгу перед истиной – делать вид, что налицо всего лишь иллюзия. В этом смысле «вера» есть такая же реакция на некий объективный мир как «зрение».

Напротив, учёный, который заранее исключает бытие Божие, так же предаёт бесстрастность науки, как если бы он исключал существование метеоритов. Учёный может вывести ряд явлений за пределы своей специальности или научного метода вообще, не более того. Оправдать любое отрицание можно лишь доказательством несовместимости иллюзии с основным массивом наблюдений. В этом смысле Санта-Клауса с упряжкой оленей не существует: описание Санта-Клауса несовместимо с остальным описанием реальности у того же субъекта и у других субъектов. Однако, любое описание Бога начинается с утверждения, что Бог неописуем. Это выводит бытие Божие – нет, не за пределы реальности, а за пределы науки.

Ничего кошмарного в самом утверждении неописуемости факта нет. Это даже не иррационально. Напротив, рационально ведёт себя субъект, который способен сформулировать факт неописуемости факта, а не конструирует реальность в соответствии с наличными текстами, пусть даже научными.

*

В ЗАЩИТУ КОЛЛАЙДЕРА

Паника вокруг ускорителя (коллайдера) в Женеве – яркий пример суеверий, магического отношения к словам. Вполне учёные люди заявили, что пуск коллайдера может привести к взрыву вселенной. Правда, учеными эти мужи являются не совсем в той же сфере, что создатели коллайдера, но главное - и учёные бывают суеверами. Суевер думает, что, если какую-то разновидность материи называют «тёмной», если говорят о возникновении дыры «чёрной», то речь идёт о чём-то греховном. По чёрной-черной улице идёт чёрный-чёрный физик к чёрному-чёрному коллайдеру… Разгонят, проломят, разрушат стену между преисподней и нашим светом… Как бы ускоритель не ускорил пришествие конца света!

На это православная традиция отвечает, что главная особенность греховной тьмы – способность притворяться светом. Откровенная же чёрная дыра и безукоризненно тёмная материя – это часть творения Божия, не притворяющаяся светом, а, напротив, радостно и полно его поглощающая. Вот монахи в чёрной материи ходят, а Понтий Пилат был весь в белом. Если вселенную что и погубит, так это блеск и сияние гламура. Никакая чёрная дыра не принесёт столько зла, сколько голубая кокарда с щитом, мечом и крестом.

Суевер болезненно реагирует на то, что частицу, которую они пытаются найти, физики окрестили «Божьей». Бог кажется суеверу скупым рыцарем, который больно накажет всякого, кто попытается проникнуть в Его тайные сундуки. Физики, между прочим, подумывали, не назвать ли искомый бозон «чёртовым», «проклятым». Не помогло бы – ведь про нечистую силу суевер, напротив, думает, что она только спит и видит, как бы подкинуть человечеству какую-нибудь гадость из своих запасов. Когда вера такая маленькая, что скользит по поверхности, по словам, она боится всего – и если про Бога заговорят, и если про нечистого. Так что пусть лучше бозон зовётся Божьим  - это очень подойдёт частице, из которой, по предположению учёных, в основном состоит мир. Мир-то ведь – Божий!

Спор о коллайдере носит не научный, а богословский характер. Это спор о происхождении зла. Те, кто требуют эксперимент запретить, уверены, что зло (в его высшем виде – конец света, гибель всего живого) может быть результатом научного поиска. Богословие уверенно отвечает, что причина зла в удалении от Бога. Если Бог и истина противоположны, тогда, конечно, поиск истины удаляет от Бога. Но верующий, конечно, полагает, что Богу противоположна не истина, а грех. Но бойтесь ускорителей, бойтесь властолюбия.   

Священное Писание заверяет, что Бог после Потопа поклялся оберегать человечество от гибели, от катастрофы, подобной потопу. Теоретически человечество – всё! – вполне могло погибнуть и от такой науки как марксизм, и от такой науки, как атомная бомба. Но разве это науки? Это злоупотребление научным методом, извращение науки. В истории с ускорителем такого злоупотребления нет.

Ничтожная вероятность того, что учёные в ходе исследований создадут нечто, способное погубить человечество, конечно, есть. На эту тему написаны тысячи ужастиков, начиная с пьесы Чапека про роботов, с фантазий Булгакова про всеотравляющий газ или роковые яйца. Только эта вероятность именно что ничтожная. Она куда меньше вероятности того, что людям – всем сразу и одновременно - захочется повеситься со скуки, навеваемой телепередачами или газетами.

Лаборатории учёных – самое безопасное место в современном мире, потому что учёный не скучает, он занимается наукой, потому что ему интересно жить и познавать мир, он не в русскую рулетку играет, а ищет счастья, понимания или хотя бы энергии для всех. В смысле безопасности учёному можно доверять несравненно больше, чем любому представителю любой службы безопасности, параноику по определению.

Возможно, атеисту (а против коллайдера выступил, кажется, атеист) нормально вести панические разговоры про безответственность учёных. Для атеиста мир – бессмысленная машина, в которой, возможно, всё держится на соплях и от одного-единственного эксперимента может полететь, куда не надо летать. Верующий в Бога Творца глядит иначе: учёные, возможно, иногда безответственны, но Бог-то не безответственный. Уж верно Он создал мир, предусмотрев защиту от физиков. Если бы мир был хрупок, зло, скорее всего, давно бы его превратило в ничто, подобное себе. Но пока держимся – и вот почему мы держимся, учёные и пытаются выяснить, да благословит их Создатель.

*

Из "Общей газеты" (25.04.2002.- 017.- C.15) переписка с атеистом, была в рубрике "Религия - беда человечества". Даю письмо В.В.Сидорова полностью, в газете его сократили, так что вышло, что я ответил текстом большего объема - а мой текст даже чуть короче.

Уважаемый Я. Кротов!

Стараюсь не пропускать Ваши статьи в МН и ОГ - противника, тем более умного, надо знать.; Почему противника? Я - последовательный атеист, и считаю религию одним из главных бедствий человечества (не многое, с чем я у З. Фрейда согласен - это определение религиозности как патологии, от которой лечить нужно). Но, с другой стороны, по определению Э.Фромма ("религия - система взглядов, побуждающая к действию") атеизм и религия - не антитезы: есть и атеистические религии (конфуцианство, буддизм, большевистский коммунизм, дианетика...). А сверх того, Ваша позиция по поводу конкретных событий ни разу не вызвала у меня сопротивления. А когда дело дошло до текстуальных совпадений (как это случилось в статье в ОГ, №, - не статья, а поэзия) то тут уж необходимо разобраться. Как получается, что моральные критерии в системе теистической и в системе, совершенно не нуждающейся в боге, совпадают столь полно?

Вы, люди верующие, не решаетесь заглянуть в глубину, понять природу того, что вы называете религиозным опытом. Здесь для вас стоит стена непроницаемая. По эту сторону существует мораль как данность (как она получилась - это вас не волнует). Но она есть, она факт, и источник ее для вас - в Боге. Она и служит критерием оценок. Но та же самая мораль получена может быть из другого источника - из истории, в которой и проявляется природа человека и человечества. Для этого надо подходить к истории без мифов, целостно, не принимая ничего в качестве окончательно установленной истины. Для вас целостность мира задана в его созданности. Для меня - в его существовании: он извечен и не было никакого абсолютного начала - нет необходимости его придумывать - это искусственная сущность и она отсекаема "бритвой Оккама". Его свойства не зависят ни от какой воли. У него нет никакой цели (цель - чисто человеческое свойство, отражение его привычки к целесообразной деятельности). И жизнь, даже отдельного человека - выше любой цели (кроме жизни другого). В природе нет "для чего", есть только "как".

Наивны попытки найти цели в природе, ее разумное устройство. В этом и есть мое кредо: мир реально существует вне зависимости от восприятия. Свойства мира не неизменны, законы его проявляются как тенденции, а не детерминанты. Поэтому любое знание относительно и приближенно, но, являясь частным случаем проявления более общего закона - оно в какой-то мере истинно. Источником познания в таком случае является сомнение. Ограничителем познания - вера. И никакая Вера не может быть истинной, потому что она претендует на абсолютность, которой - кроме реальности существования - нет. Вера блокирует возможность познания и тем самым громоздит тупики и кризисы, где при нынешней оснащенности технической, оказаться крайне опасно.

При этом совершенно не обязательно, что практическое применение веры противоречит природе человека и Вселенной. Могут угадываться довольно крупные системные блоки. Буддизм и христианство как более свободные, угадали больше, чем ислам и иудаизм, но сколько же и у них исторического мусора - мифов! К тому же и нынешнее прочтение канонических текстов бесконечно далеко от исходного - в них вложен другой смысл. Стоит обратить внимание и на то, что религиозная практика, освящающая привычки, и догматика далеки друг от друга как ремесло и фундаментальная наука.

В своих оценках Вы исходите из морали, которая составляет весьма целостную систему, на практике учитывает опыт тысячелетий (но у разных культур он не один и тот же), - это эмпирическое знание природы Человека, лишенное теории. Я же - пытаюсь строить теорию из исторических фактов (но чтобы их только описать, и то теория нужна). Вам для фиксации морали язык дает религия как теория. Мне - история и социология. А результат - совпадает.

Сидоров В.В.

К.и.н, с.н.с. Института археологии РАН,

Мой ответ:

Дорогой коллега!

Почему - коллега? Потому что именно с археологии я начинал, копал могильники на Суре, курганы на Дону и городище на Вазузе (копал буквально, выше лаборанта не подымаясь по молодости лет). От археологии я сохранил привычку к точности, к постоянной проверке: а есть ли за словами что-то основательное.

Правда, можно ведь и по-другому повернуть: мы с Вами потому и увлеклись археологией, что некоторые потребности у нас изначально были схожи. Наши "моральные оценки" совпадали бы, даже будь Вы индуистом, а я растафарианином. Когда глядишь на детские фотографии знакомых взрослых людей, то всегда понимаешь: все, чем человек стал, лишь развивает то, что было в нем заложено. Нет, конечно, можно развиться в такую сторону, что родная мать не узнает - но решение принимают от нутра, от балды, от сердца (богословы говорят как раз о "законе, написанном на сердце", но ведь это всего лишь сравнение, и преархаичное). Доводы от религии или истории только припудривают уже сделанный выбор, так что впору говорить о различиях скорее гастрономического характера: подлец-христианин обладает более пряным вкусом, чем подлец-атеист. Контраст подлости и христианства, конечно, дешевый контраст, но вряд ли Вы станете утверждать, что "подлец-атеист" - большее противоречие в терминах, чем "подлец-христианин".

Вы против войны, я против войны, Вы против смертной казни, я против смертной казни. И это не потому, что я из теологии получаю то же, что Вы из истории. Ни теология, ни история не дают прямых нравственных уроков. Скорее наоборот: изучая богословие и историю логично потерять любые идеалы. Логично - но не более того. Ни моя вера, ни мое знание истории не открывают мне никакой особой "целостности мира". Какая там "абсолютность" или "относительность", "извечность" или "временность", "целесообразность" или "бесцельность". Нет ни "как", ни "что", а просто бардак, хаос и сбоку бантик.

Я-верующий куда скептичнее я-ученого (а я все-таки еще немного, но ученый, хотя занимаюсь не археологией, а русским провинциальным дворянством XVI-XVII вв., занимаюсь совершенно безвозмездно, в порядке аскезы, чтобы не раствориться в скепсисе). Сомнение - источник веры, причем источник, постоянно подпитывающий веру, помогающий вере. А вот ученым движет не сомнение, а уверенность в возможности победы над сомнением. К чему приводит сомнение, не побежденное научной этикой, показывает судьба тополога Фоменко.

Наука и вера одинаково побеждают неуверенность. Что воскресший Иисус рядом со мной - для меня такой же факт, как то, что муромский дворянин Дружина Осорьин, автор жития Иулиании Лазаревской, был выпорот в 1647 году в Приказе Казанского дворца за недобор стрелецких денег. Только первый факт - хорошая и актуальная новость, которую я получил вот сегодня, а второй - новость скверная, да и не очень-то уж и новость. Будет очень глупо, если я стану сомневаться в факте этой порки и обсуждать вероятность того, что документы фальсифицированы, и что пороли не человека Дружину, а, к примеру, чтобы по-фоменковски, целую дружину хазарских воинов, попавших в Муром по пути из Рима в Пекин.

Конечно, способы познания разные, но это и неудивительно, поскольку объекты познания тоже, мягко говоря, различаются между собой. Но это именно способы познания, а не способы фиксации морали. Вся мораль зафиксирована лучше всего безо всякой религии и истории Бродским: не делай ближнему бо-бо. Все попытки "зафиксировать" тут что-то обычно приводят лишь к аморальности, к готовности следовать зафиксированному, а вот что не зафиксировали - то побоку. Что "не убий", зафиксировали, а что "не убий террориста" - не зафиксировали, значит, пока можно.

Не на верующих и не верующих все чаще делятся современные люди, а на оправдывающих убийства, убивающих - и не оправдывающих, не убивающих. Без причин, без доводов - просто не убивающих, и все. Оставим доводы убивающим, а сами не будем убивать и когда веруем, и когда (не приведи, Господи) теряем веру или не находим ее. И это очень хорошо: это означает, что я свободнее в своей вере, а Вы свободнее в своем неверии.

А бритву Оккама все-таки придумал не атеист, да и не просто верующий, а христианин, да еще монах.

Искренне Ваш Яков Кротов

НАУКА И РЕЛИГИЯ: ДВА ЛЕКАРСТВА ОТ ОДНОЙ БОЛЕЗНИ

Что движет человеком, который спешит сообщить ближнему своему, какой ближний дурак, подлец или по меньшей мере растяпа? Прежде всего, убеждённость, что ближний взволнуется, встрепенётся, начнёт исследовать себя и, в конце концов, исправится. Эта убеждённость основана на вере в то, что ближний не может не видеть во мне авторитета. Ведь я - живой.

Тут в основе то чувство экзистенциальной радости, исключительности бытия, которое описывал гениально Толстой - от имени умирающего юноши. Меня, такого замечательного самим фактом своей жизни, как можно убить, словно таракана? Или не заметить, как тлю?

Это истинное и райское чувство значительности жизни есть основа адской гордыни, когда оно - чувство значительности своей, прежде всего своей жизни. Когда утеряна главная для именно человеческой жизни способность - чувствовать, что свята и драгоценна жизнь другого человека ровно в такой же степени, как и моя.

Поразительно, какое множество людей смеётся над вежливостью, над политкорректностью, над шутливым, но вполне адекватным советом Иисуса не называть никого "дураком". Ведь быть живым означает быть умным, гениальным, а значит, способным и даже обязанным указать на глупость и неполноценность в другом. И ни один из таких весёлых противников политкорректности не задумывается, что сказали бы о нём Аристотель, Кант или Аквинат. Рядом с которыми большинство людей - как дебил рядом с гением.

Более всего о величии гениев говорит молчание гениев. Гений не скажет посредственности, что она - посредственность. Во-первых, гений знает, что это бесполезно и даже вредно. Во-вторых, гений абсолютно не уверен в своей гениальности, чем и отличается от посредственности, а если уверен, то абсолютно уверен, что эта гениальность не даёт ему оснований делать замечания другим. Проще говоря, авторитет - это человек, который никогда не будет давить других своим авторитетом. Кто давит - уже не авторитет. (Что, конечно, не означает, что все скромные и смиренные уже авторитетны во всех областях).

Гордыня паразитирует на абсолютно верном сознании того, что человек гениален просто потому, что жив. Пушкин был бы гениальным поэтом даже, если бы спился, не написав ни строчки. В некоторых областях именно молодой ум, ещё ничего не создавший, полномочнее зрелого - например, в математике. В падшем мире очень часто иерархия авторитетов не совпадает с иерархией ума, творческих способностей и так далее. Так что не обязательно ждать, пока тебя признают, чтобы ожидать от других внимания, уважения, интереса к твоему мнению.

Верно? Абсолютно! И абсолютно смешно, а если человек начнёт поступать в соответствии с этим абсолютом, то ещё и противно, и опасно, и чем гениальнее хам, тем противнее. Потому что ты, конечно, гений, но, во-первых, я тоже гений, какие бы ошибки ни допускал, а во-вторых, если ты гений, так не трать время - твори продукт. Предъявить продукт - единственный способ доказать самому себе, что твоя критика от гениальности, а не от необходимости прикрыть свою несостоятельность, не от примитивного выставления своих достоинств перед особью противоположного пола. Это ведь тоже есть в человеке - совершенно обезьянья половая конкуренция, и самоутверждение в ней очень легко выдаёт себя за духовное величие и творческую гениальность.

Есть два способа победить свою гордыню: религиозный и научный, мистический и позитивистский, "академический". Очень хорошо использовать оба разом, но и порознь действуют. Религиозный способ рекомендовать невозможно, потому что религию не выдают по первому требованию (а что выдают по требованию как религию, то всего лишь подделка).

Научное же отношение к себе и людям можно и нужно приобрести безо всяких университетов. Это нелегко и, в своём роде, для этого нужен больший аскетизм, чем для религиозной аскезы, - ведь верующему Бог помогает, а тут все только мешают.

Смирение позитивизма есть обет не говорить от себя и не переходить на чужую личность, обсуждать проблему, а не людей. Это очень трудно, потому что язык очень гибок и легко превращает чужую личность в якобы абстрактную проблему. Свою-то личность никто не даст абстрагировать, а ближнего - запросто. Ещё тяжелее научиться отличать свои мнения и убеждения от фактов - отличать, чтобы оперировать только фактами. Это так же тяжело, как говорить одними согласными звуками.

Что делать - наука дело не лёгкое. Кажется, лучше уж религия - которая похожа на говорение одними гласными, эдакое подвывание. На самом деле, одно не лучше и не хуже другого, как и гласные звуки не лучше согласных. Главное же - и те, и другие суть именно звуки, а не животное рычание и блеяние, к которому сводится большинство произносимых и печатаемых людьми словес.

*

Учёные подобны канарейке, которую некогда шахтёры брали с собой в шахту. Канарейка раньше человека обмирала, если появлялся метан. Отличный сигнал тревоги. Если учёный начинает ругать Церковь, значит, в Церковь заполз ядовитый газ власти. Собственно, изначально религия была одной из форм власти (как и знание). Расставание даётся мучительно, рецидивы налицо. Религия должна стать такой же безвластной, как нынешняя астрология или поэзия, такой же безвластной, какова нынешняя наука.

*

БУРАТИНО И ВЕРА

Как могут соединяться вера и образованность? Как может человек с образованием физика-теоретика верить в то, что мир сотворён так, как описано в Библии - за шесть дней?!

А как может физик-теоретик заявлять, что вселенная состоит из струн?

Образованность разная бывает. Вот Буратино был образован достаточно, чтобы отказаться делить яблоки с Мальвиной. Он знал, что лучше не делиться яблоками, а тут учительница предлагает поровну разделять четыре яблока. Как можно?!

Можно надеяться, что через пару лет обучения Буратино понял, что арифметика делит условные яблоки. Может быть, он даже через месяц это понял. Тем более, физик поймёт, что шесть дней творения такая же метафора как яблоко Ньютона, кот Шредингера или струны Редже.

Что ж, - скажет атеист, - вот и удивительно, что образованные люди, лихо оперирующие символами, веруют в возможность зачатия без мужчины, превращения воды в вино и воскресения из мёртвых. Они, скорее всего, веруют не буквально, а символически.

Действительно, очень нечестно, что мироздание так непоследовательно: только освоишь символическое мышление, как нужно срочно учиться иногда мыслить не символически, а буквально. Только радость большая - мол, сигара есть символ - ну, сами понимаете чего... Понял, чего - и надо жать на тормоз и понимать, что иногда сигара бывает просто сигарой, чудо - чудом, а воскресение - Воскресением, яблоки - яблоками, и что делиться не надо, вопреки уверениям котов и лис, но что делиться - можно и даже очень хорошо.

*

Учёный вовсе не стремится разоблачать религию или что-либо ещё. Учёным движет крайне положительный импульс - узнать правду о жизни. Поэтому учёные и верующие — на одном пути, а часто это просто один и тот же человек. «Настоящих учёных», как и «настоящих верующих», всегда немного, и, более того, «настоящий» — это весьма капризная черта личности, которая легко отлетает от человека, стоит тому предать свою человечность. Так что и настоящий учёный, и настоящий верующий периодически превращаются кто в ханжу, кто в догматика худшей пробы. Догматизм, как ни странно, есть оборотная сторона скепсиса. И скептик, дошедший до цинизма, и догматик не доверяют миру и людям. Скептик бежит прочь, догматик наступает, и оба видят угрозу там, где её нет, видят грязь там, где чисто. Скепсис — средство, а не цель, вроде щётки, которой оттирают грязь. Но не всё в мире грязь, вопреки тому, что думают циники, увы, встречающиеся и среди верующих.

РЕЛИГИОЗНОСТЬ: РЕЗУЛЬТАТ ОДИНОЧЕСТВА ИЛИ ПРИЧИНА АЛЬТРУИЗМА?

Rossano, Matt. Supernatural Selection: How Religion Evolved. New York and Oxford, OUP USA, 2010, 304 р.

Мэт Розано, руководитель отделения психологии в университете штата Южная Луизиана, автор книги "Эволюционная психология: наука о человеческом поведении и эволюции". Книга "Сверхъестественный отбор: как возникла религия" (название отсылает к дарвиновскому "Естественный отбор") утверждает, что первый этап возникновения религии - 500 тысяч лет назад, когда у людей выработались моторные навыки, необходимые для пения и танцев, которые стали исполняться совместно как обряды. Второй этап - 70 тысяч лет назад, когда люди почти вымерли из-за природной катастрофы, но религиозность помогла выжить, обеспечив механизмы взаимодействия друг с другом и с окружающим миром. Религия - первая, древнейшая форма социального обеспечения, здравоохранения и т.п. Религиозные люди лучше поддерживали друг друга, что дало им преимущество перед нерелигиозными.

К науке такого рода изыскания отношения не имеют, потому что не доказан основной тезис - что религиозные люди лучше помогают друг другу. На полмиллиона лет в прошлое опрокидывают ситуацию времён Дарвина, когда религиозные институты взяли на себя заботу о вчерашних крестьянах, попавших в город и оказавшихся там на положении париев. Ни в сегодняшнем мире, ни в большинстве известных нам культур нет оснований говорит о том, что религиозность более способствует альтруизму, чем её отсутствие. Строго говоря, попросту нет материала для сравнения, потому что "чисто атеистических" обществ истории известно крайне мало (осторожно говоря).

К тому же "научные атеисты" вовсе не искренни, когда заявляют, что религия помогает взаимопомощи. Они имеют в виду, что религия - эрзац подлинной взаимопомощи, как она - эрцаз подлинного познания. Религия - псевдо-помощь, псевдо-знание, характерные, по их мнению, для начальных, несовершенных ступеней развития.

Другим примером атестической алогичности (конечно, атеизм отнюдь не весь алогичен!) являются постоянно возникающие статьи о том, что религиозные переживания сходны с переживаниями, которые возникают у людей в ситуации эмоционального голодания, например, у тех, кто находится в длительной изоляции. Это не только заключённые в одиночных камерах, это исследователи, которые иногда по многу месяцев проводят в пустынных местах, это, наконец, участники экспериментов по жизни в отрезанной от мира камере. Из этого делается однозначный вывод: переживания, возникающие от недостатка впечатлений, ложно интерпретируются неподготовленным человеком как общение с невидимыми силами. Тут религия - результат разрыва социальных связей. Опять - религия понимается в духе тридентского католичества как преимущественно удел отшельников, духовного сословия, изолированного от "обычных" людей. Ушёл в монастырь и искусственно возбудил в себе "мистику". После чего начинает "служить людям", повинуясь голосу божества, а на самом деле - чтобы избежать эмоционального дефицита.

Проблема не в алогичности такого редукционизма, а в принципиальной убеждённости, что нет вопросов, на которые нельзя дать ответа методами естественнонаучных наук. Тут не религия сводится к психическим фантазиям, тут научное мышление сводится к механицизму.

Да, возможно, одиночество способствует религиозности... Так что ж теперь, стараться не оставаться одному? А трезвость тоже много чему способствует - что ж, не просыхать?

Наука - как и вера - не может ни доказать, ни опровергнуть существование Бога. А хочется! Наиболее умные из тех, кто пытается спекулировать на науке, выбрали другой путь, который кажется надёжнее: доказать, что не существует человека. Есть животное, ничего качественно особого в себе не имеющее. Что ж... Обезьяны не доказывают, что обезьяны - всего лишь особого вида суслики. Суслики не доказывают, что они - лишь рыбы.

Человек есть существо, способое доказывать другим, что оно не человек (в лучшем случае) или (в худшем случае) - доказывать себе, что другие - нелюди.

2 часть

Наука отличается от религии не предметом описания, не методом описания и познания, тем более, не способом организации. Всем этим наука, скорее, схожа с религией до степени смешения, и это не портит науку, а её украшает. Это вызывает постоянные ссоры, но это ссоры Марфы и Марии, конфликты на одной кухне, вздорные и преходящие.

Подлинный же, глубинный и неразрешимый конфликт науки и религии в том, что одна отвечает на вопросы, другая в принципе отказывается отвечать на вопросы. Одна - созерцательная Мария, другая - хлопотливая Марфа. Нужно ли добавлять, что созерцательная Мария - это наука, а хлопотливая Марфа - это религия? Нужно, потому что расхожее представление другое: религия это медленно, величественно двигающее духовенство, это уход от суеты и озабоченности земным в горние выси. Наука же - озабоченность тем, чтобы были телевизоры, мясорубки, самолёты, космические полёты.

Кто противопоставляет науку и религию как временное и вечное, суетное и медленное, земное и небесное, тот отождествляет, спутывает науку с техникой, а религию с молитвой. Техника возможна без науки, молитва возможна без религии. Хотя, конечно, наука с техникой и религия с молитвой так же гармонируют как бензин с бензопилой. Удобнее, продуктивнее, хотя бензин не исключительно для бензопил делан.

Суть же религии - откровение человечеству. Не человеку, а именно человечеству в самом минимальном размере, начиная с двух человек. Адам без Евы - вера, не религия, как и Ева без Адама, но вдвоем они - религия. Хотя вполне полноценной и узнаваемой религия становится, когда Каин убивает Авеля и не оставляет Богу выбора между двумя жертвами. Одна жертва, нечего тут выбирать. Одна законная религия - каинова, и каиново всегда - против выбора.

Религия по определению связывает людей, получивших ответ на вопрос, на который в принципе не может быть ответа. Есть ли Бог. Допустимо ли убийство. Можно ли лгать. Это всё неразрешимые вопросы, если задуматься, конечно. Религия же их разрешает с лёгкостью неописуемой, кажущейся невероятной и, действительно, невероятной. Без объяснений, без доводов, без изысканий религия говорит "да" или "нет". Иногда это говорение предваряется той или иной интенсивности шаманством - заклинаниями, молебнами и т.п. - но религиозные люди (в отличие, кстати, от некоторых псевдо-учёных) отлично знают, что всё это шаманство не связано с ответом. Оно его может сопровождать, может не сопровождать. Ответ - не от молитв, а от Того, Кому молятся. Все риски религии связаны именно с чёткостью её ответов. Религия всегда рубит гордиев узел сомнений и неясности, а человеку без этого узла нехорошо.

Наука же в принципе не даёт ответов. Она ставит эксперименты, она накапливает знания, но ответы - нет, категорически. Ведь наука знает главное - бесконечность знания не меньше бесконечности Бога или вселенной. Впрочем, поскольку наука в принципе не даёт ответов, наука не отвечает на вопрос, бесконечен ли Бог, вообще, есть ли Бог - и о вселенной она тоже не даёт категорического ответа: мол, да, есть, и именно бесконечная. Сперва надо подумать, выяснить, возможен ли эксперимент вообще...

Конечно, то, что наука не даёт ответов, не означает, что наука не даёт отлупов. Ещё как даёт! За это её и не любят всевозможные шарлатаны, псевдоучёные, трактористы биополей и пастухи биостепей. Простейший и, к счастью, неумирающий пример - астрономия и астрология. Или к сожалению? С одной стороны, науке хотелось бы, чтобы лженаука исчезла и не путалась под ногами. С другой стороны, наука знает то же, что знает Евангелие: если выгнать из дома беса, велика вероятность, что на его место прибегут семеро бесов ещё худших. Природа, как и зло, не терпит пустоты. А Бог терпит, и наука терпит. Святой и учёный одинаково терпят самое тяжёлое, что лишь может быть - ничто. Присутствие отсутствия. Невозможность сказать то, что сказать возможно и нужно.

Бернард Шоу высмеивал религию за наглость. Человек, не изучающий физику, не будет выносить суждений о физике. Человек, не научившийся танцевать, не будет танцевать. А человек, который вообще ничему не учился, смеет поучать: не разводись, не делай абортов, плыви в Африку просвещать дикарей и т.п.

А что смешного? Наука подтвердит: многие вопросы таковы, что на них наука отвечать в принципе не может. Как на вопрос о лжи, о любви, о зле. Проблема не в том, что наука неумна, а в том, что эти вопросы, мягко говоря, гуманитарные. Их нет в природе, они живут в человеке, это контрабанда, которую Бог проносит в творение внутри человека. Поэтому антинаучны - противоречат методу Декарта, Ньютона, Бэкона, Дарвина и далее - всякие попытки отдельных учёных (к счастью, заметим, их меньшинство) решать вопросы человека, изучая гусей, свиней и звёзд. Впрочем, и на любые вопросы, касающиеся природы, наука не "отвечает" в строгом смысле слова. Ведь "ответ" в обычном понимании - это то, что следует за вопросом, который задаёт человек. Наука же сильна тем, что исключает человека - не убивает, а всего лишь отстраняет, выводит за скобки. Благодаря этому она видит мир "объективно", но в результате она не хочет, не может и не должна "отвечать". Она создаёт описание, а не выписывает рецепт.

Ответ - всегда творчество человека, а не результат исследования. Конечно, хорошо, если человек основывает свой ответ на данных науки, только связь ответа и этих данных всегда будет столь же сложной и непрямой, как связь супругов, живущих на последнем этаже высотного дома, с конструкцией фундамента этого дома. Всякая попытка вывести из научных данных моральные предписания антинаучна. Это такое же суеверие и законничество от науки, как суеверия и законничество от религии. Даже хуже - потому что наука вовсе не приспособлена руководить человеком, помогать ему ориентироваться в мире, а вот религия всё-таки именно для этого.

Означает ли это, что религия обязательна, как говорят фанатики и ханжи? Что безрелигиозный человек обречён погибнуть (в лучшем случае) или губить (в худшем)? Нет, конечно. Поскольку безрелигиозные люди, секулярное человечество или, по крайней мере, секулярный мир - он же, заметим, Первый - существуют, и неплохо существуют, и Первый мир помогает Второму и Третьему, не наоборот - постольку надо смириться с фактами. Смирение перед фактами, кстати, общее у науки и религии, просто факты разные. Если секулярное человечество существует и довольно неплохо, это не означает, что Бога нет и что религиозные ответы неверны. Это означает, что Бог есть и помимо религии, что хорошо Его характеризует. Религия - не фундамент, религия - крыша.

Если кто-то хорошо живёт в доме без крыши, то либо этот человек очень выносливый и терпеливый (и секулярные люди часто выносливее и терпеливее религиозных), либо Бог заботится о том, чтобы на него дождь не лил (такое тоже бывает). Да и наука помогает - она не даёт ответа, как жить без крыши, но она может передать технике знания, благодаря которым и без крыши можно прожить. Например, заставляя дождь проливаться над головами соседей. Правда, у соседей могут быть свои взгляды на такое "крышевание", но это уже другая история...

*

* * *

В 1953 году Роберт Шекли написал рассказ «Задать глупый вопрос». На русский язык рассказ перевели через четверть века и озаглавили почему-то «Верный вопрос». Идея рассказа проста и навеяна, очевидно, знакомством с идеями Роберта Винера, создававшего тогда кибернетику. Построить идеальный компьютер, который знает все ответы, возможно. Невозможно знать вопросы к этим ответам. Те вопросы, которыми задаются люди, - не настоящие, а ложные, будь то «сколько ангелов умещается на кончике иглы» или «сколько будет дважды два». Во всяком случае, действительно идеальный компьютер видит ложность вопросов, которые обычные, ограниченные человеческими предрассудками компьютеры считают разумными. Настоящий, верный вопрос человеку покажется глупым, потому что человек, даже самый рациональный, отягощён предрассудками. Возможно, сама рациональность (как и иррациональность) есть предрассудок.

Винер писал о том, что компьютер подобен мельнице: если в жернова засыпают пшеницу, на выходе будет пшеничная мука, не ржаная. Шекли позволил себе пофантазировать – а если всё-таки изобретут компьютер, который не будет просто мельницей? С подлинно свободным мозгом человек разговаривать не сможет, ибо сам-то несвободен.

Дуглас Адамс спустя четверть века после появления рассказа Шекли повернул ту же идею чуть иначе: идеальный компьютер не отказывается отвечать, отвечает разом на все вопросы, которые только можно задать, но ответ – число 42. Почему? Каким боком это число отвечает хотя бы на вопрос, сколько будет дважды два и когда потухнет Солнце? Но это совсем отдельный вопрос, для решения которого надо создавать отдельный, ещё более идеальный компьютер.

Учёный, который ждёт от науки ответов на свои вопросы, так же иррационален, как верующий, который не ждёт ответов от Бога. Впрочем, многие людей упорно путают науку и знание, науку и технику, и полагают, что мотоцикл или противозачаточные таблетки – великолепный ответ на весьма важные вопросы. Такие люди способны даже прожить жизнь и не понять своей ошибки.

Знание, наука и техника напоминают христианское «царство, сила и слава». Именно в таком порядке. Легко спутать сияние, которое источают технические чудеса, с силой науки и с правлением знаний. Только полезно помнить, что слава техники с наукой прямо не связана, как слава Моцарта никак не связана с появлением науки об акустике. Точно так же не связана эта слава с царствованием Габсбургов – весьма достойных и просвещённых монархов. Не связана и не может быть связана. Моцарт – Ньютон музыки (и наоборот). Это сила в чистом виде. Конечно, её можно использовать для повышения надоев – великолепное техническое достижение. Так и силу тяготения можно использовать в самых разнообразных целях, только наука обратит на это столько же внимания, сколько ветер – на ветряные мельницы. Наука роняет знания, как птицы роняют перья, техника из этих перьев делает подушки, но всё же птицы – не для подушек.

В ЗАЩИТУ ВЕРНАДСКОГО И ВООБЩЕ НАУКИ

Вернадский:

«Говорится, что естественные науки подняли силу человека, дали ему какую-то неведомую мощь. Они скорее низвели природу до человека, дали возможность предугадывать её мелкость, предугадывать, что по должном расследовании она явится того же порядка, как и природа человека».

Мысль нетривиальная, это видно хотя бы из превращения изящной и воздушной «ноосферы» в массивного идола, одного из потешных созданий «нью эйджа». Вернадский писал о демистификации природы наукой вопреки тому, что многие учёные наделяли природу чертами сверхприродными. Учёных можно понять и простить – наука родилась из псевдонауки, из магизма, и в «жёлтой культуре» долго ещё сохранялся вполне шаманский взгляд на науку как на «мощное средство покорения», «инструмент преображения» и т.п. Конечно, если спустя полтысячелетия после родов ещё продолжают иногда говорить о том, что нанотехнологии – или любые другие технологии – сделают человека всемогущественным, а потому не оставят места Богу, это уже менее простительно, это – не унаследованное, это – сорняк, выросший в запущенной душе. Либо, в лучшем случае, попытка обмануть инвестора – не потребителя, а именно инвестора. Выманить у него деньги на «нанотехнологии», пообещав создание людей-телепатов и нанобессмертие души на микронаносхемах.

Проблема даже не в том, осуществимы ли телепатия и бессмертие через нанотехнологии. Проблема даже не в том, что понятия «души» и «мыслей» не поддаются определению, при всей их кажущейся самоочевидности, а потому любые обещания на их счёт есть новое платье для призрака. Проблема в том, что неясна, не продумана желательность телепатии, хоть всеобщей, хоть избирательной, неясна желательность бессмертия души в отрыве от тела.

Ярким примером обмана (и самообмана), основанного на ложной посылке, может служить обещание колонизации других планет как ответа на демографический взрыв. Во-первых, демографический взрыв оказался не взрывом, а так… фейерверком. Во-вторых, колонизация космоса оказалась процедурой вполне реальной технически, но абсолютно нереальной с точки зрения инвестиции капитала. «В сухом остатке» налицо, правда, польза космических исследований для науки (той, которая почему-то именуется «фундаментальной», хотя «фундаментальная наука» такой же плеоназм как «осетрина первой свежести»), но ради собственно науки частные и правительственные инвесторы не дали бы ни цента.

Строго выражаясь, наука не низводила природу. Это сделала техника, которая, однако, любит выдавать себя ещё и за науку. "Природа не храм, а мастерская" - это техник сказал. Учёный же не скажет: "Природа не храм, а лист бумаги для вычислений". Техник утилизует природу, учёный её демистифицирует, опускает до человека. При этом, однако, наука - в отличие от техники - обнаруживает в природе и человеке нечто, что не существует для техники и очень досаждает техникам: принципиально ограниченную управляемость природы, её принципиально ограниченную познаваемость. Природа похожа на воду, которая можно сжимать лишь до определённого (и весьма небольшого, неожиданного небольшого) предела. "Близок локоть, да не укусишь". Наука лишает материальный мир высоты, зато открывает в нём глубину, техника же остаётся на плоскости.

*

Наука совершенно разумно одержима стремлением к объективности как исключению наблюдателя из картины мира. Истина - это мир в отсутствие наблюдателя, и только такая истина и нужна наблюдателю.

Сложность в том, что человек может быть не только наблюдателем, но и прибором, и миром. Человек - наблюдатель по отношению к миру, но человек - инструмент по отношению к Творцу. Человек - инструмент богопознания, этим и отличается от обезьяны. Почему не всякий человек познаёт Бога? А почему не все телескопы глядят в небо?

Отношение к истине у науки и религии одинаковое - они хотят её знать. Одинаково извращают люди науку и религию, подменяя жажду познания стремлением обеспечить себе благополучную жизнь.

*

Насколько учёные ещё дети, видно из их борьбы с лжеунаукой административными методами - точнее, из их попыток таковой борьбы. Комиссия по лженауке при академии осуждает лженауку.

Совершенно такой же алгоритм, как у православных, которые хотели бы, чтобы патриарх (или синод) осудили антисемитизм, суеверие и т.п.

Ужас в том, что такое уже было - осуждали. Сами же учёные этим были крайне недовольны, потому что периодически осуждали наравне со лженаукой (астрологию осуждали, к примеру) и разных Галилеев.

Наука и религия одинаково инфантильны, когда пытаются голосованием решать вопросы истины. Синод, собор, Папа, президиум Академии Наук... Особенно противно, когда за работы в этих органах ещё и деньги платят; осуждать - так на общественных началах.

Отношение к истине должно быть одинаково личностным. Положительные стороны организованного осуждения (людей предупреждают, детей учат) бесконечно меньше отрицательных последствий (людей приучают к инфантилизму и к идолопоклонству перед властью, к перекладыванию ответственности с себя на власть). До такой взрослости ещё очень и очень далеко.

*

Под «точкой зрения науки» обычно понимают точку зрения прибора. Учёный ставит своей целью слиться с миром, устранить своё воздействие на мир, своё восприятие мира, и делает это через прибор. Однако, лаборатория без учёного — всего лишь россыпь минералов, жидкостей и металлов. Прибор не должен убивать учёного в науке, а прибор это может сделать не хуже инквизитора.

*

*

Владимир Вернадский:

"Как христианство не одолело науки в её области, но в этой борьбе глубже определило свою сущность, так и наука в чуждой ей области не сможет сломить христианскую или иную религию, но ближе определит и уяснит формы своего ведения".

Хитрый Вернадский использует два слова, которые являются синонимами для третьего - а этого третьего не называет. Знание! Наука есть знание, ведение есть знание. Фраза не так проста, ведь она означает, что знание научное заведомо имеет определённые границы, причём эти границы ставятся не бесконечностью познаваемого мира, а совсем с другой, неожиданной стороны. Красивая схема того, как круг познания, постоянно расширяясь, увеличивает свою окружность - линию соприкосновения с непознанным - не вполне верна. Незнание (непознанное) ничего ограничивать не может, оно пассивно.

Знание ограничено лишь другим знанием. Ограничение не означает ограниченности, и само знание начинается с разграничения - межевания, установления "терминов". Разграничение не исключает компетентности, и подразумевает её - ведь "компетенция" не есть со-ревнование, "кон-куренция", компетенция есть "со-властие". Отношения науки и религии можно сравнить с отношениями мужа и жены. "Плоть едина" - то есть, компетентны лишь мужчина и женщина вместе, не потому, что они поступаются чем-то, а потому что побеждают жажду единоличного всевластия. Подлинное кольцо всевластия - это два обручальных кольца, именно потому, что - два.

ГЛАВНЫЙ ВРАГ НАУКИ - НЕ ВЕРА, А ПСЕВДО-НАУКА

Прекрасная иллюстрация к тому, как методологически неверны утверждения «открыли ген веры». Вот как бы о другом, американская журналистка:

«Ключ к успехам в математике скрыт в двух крошечных областях коры головного мозга» (Наука в фокусе, январь 2014, с. 14).

И далее — о том, что люди различаются по врожденным способностям к счету. Но «считать» и «быть математиком» - вещи такие же разные как «быть наивным» и «быть верующим».

А вот в том же номере журнала как раз образчик псевдо-науки. Доктор Валери Кертис, директор Центра Гигиены в Лондонской школе гигиены и тропической медицины, автор книги об «отвращении» - «revulsion». Все правильно том, что отвращение к запаху гниения у человека врождённое, и вдруг — перепрыг:

«Брезгливость, которой мы обычно наказываем людей, угрожающих болезнью сообществу, стала переноситься на людей, представлявших иного рода опасность. Убийцы, насильники, мошенники и воры отвратительны, поскольку представляют собой такую же угрозу для социума, как болезнетворные бактерии для отдельного организма» (С. 59).

Это — на редкость архаичное высказывание. Уже когда Достоевский в «Преступлении и наказании» писал о трихинах, это было архаично. Это XVIII век, это чистый механицизм. Наивный и неверный. Нравственность — не биологична. Достаточно задуматься над тем, какова разница между «смертной казнью» и «убийством». Разницы биологической — нет, есть только языковая разница и стоящая за ней духовная разница. Причём, на самом-то деле выделение одного типа убийств как «общественного полезного» - предрассудок. Но в любом случае, к науке это отношения уже не имеет.

Академия и Церковь

Лев Покровский совершенно точно указал на главное: Академия Наук отвечает за научные истины как Церковь - за истины веры. Только он из этого сделал вывод, что претензии к академии необоснованны, а мне кажется, что, увы - прямо наоборот. Конечно, я могу судить лишь о гуманитарных дисциплинах. Они как были изнасилованы большевиками, так и остались в этом положении, только теперь проституируют не марксизм, а христианство. Впрочем, физики тоже грешны - кафедра теологии в МИФИ это позор не митрополита Илариона Алфеева, которого нельзя опозорить по той простой причине, что после смерти митрополита Антония Блюма репутация Алфеева по ту сторону нуля. Это позор всех физиков России, кроме немногих, подписавших письмо протеста. Опять письмо как вершина, тогда как вершиной является отставка. Как в 1902 ушли из академиков Чехов и Короленко в знак протеста против исключения из академиков Горького. Горький от этого талантливее не стал, конечно, зато Чехов и Короленко остались и остаются эталонами.

Замечу для воинствующих безбожников, что отвечать за истины религиозные ничуть не легче, чем за научные. Религиозная истина - это не набор текстов-догматов, которые свёрнуты в трубочку и лежат в страусином яйце, а яйцо в патриаршем сундуке. Религиозная истина - живая, поэтому хранить её - это и ежедневная молитва, и еженедельная Тайная Вечеря, и ежегодная Пасха, и ежеминутное исполнение заповедей. Вот с последним, к сожалению, в Церкви так же плохо, как в Академии с наукой. Вроде бы всё есть, но как-то так криво и не по-людски, что и наука выходит какая-то всё время малонаучная, и религия с сильнейшим привкусом халтуры и отбывания времени вместо серьёзного путешествия в глубь истины.